Ольга Строгова - Тайна Дамы в сером

Внутри «Пещеры» между тем оказалось не так уж и страшно. Правда, там были темные каменные стены с прикованными к ним факелами, полумрак, чучела летучих мышей под сводчатым потолком и грубая деревянная мебель; но зато, едва они переступили порог, на них пахнуло живым теплом и невыразимо приятным запахом жарящегося на открытом огне мяса.

Гардеробщик, маленький старичок в багровой ливрее, заросший до глаз седым пухом, словно домовой из детских сказок, принял их одежду, беспрестанно кланяясь и что-то бормоча. Из темноты выступил безмолвный метрдотель с очень бледным лицом, в багровом же фраке, и величественным жестом указал им свободный столик.

Не прошло и четверти часа, как все тревоги, недоразумения и несбывшиеся ожидания сегодняшнего вечера были забыты. Грубо сработанная деревянная мебель оказалась очень удобной; закуски, обильные и сытные, были поданы на изящных тарелках чешского фарфора; рубиновое вино, играя в свете факелов и свечей, казалось, усыпало белоснежную скатерть ворохом розовых лепестков.

Вкус вина, поначалу такой нежный и тонкий, дурманил и без того отяжелевшие в тепле и сытости женские головки. Манечка, прижавшись пылающей щечкой к плечу Карла, уговаривала его выпить с ней на брудершафт. Татьяна Эрнестовна, завладев другой рукой Карла, водила остро отточенным ногтем по его ладони, отыскивая линию любви. Сидевшая напротив Ирина Львовна молча курила и неотрывно смотрела на него своими темными, бездонными, загадочно мерцающими сквозь табачный дым глазами.

Карл ел мало и пил только минеральную воду, вновь ссылаясь на обледенелую, в ухабах и рытвинах, ночную дорогу, по которой предстоит доставить домой вверившихся ему дам.

Дамы, однако, уже достигли той степени бесшабашной лихости, когда подобная отговорка не может считаться приемлемой – по крайней мере для Манечки и Татьяны Эрнестовны; что же касается Ирины Львовны, то она, возможно благодаря табаку, все еще сохраняла относительную ясность мысли и способность более или менее здраво оценивать окружающую обстановку.

C интересом и не без удовольствия Ирина Львовна наблюдала за тем, как мягко, деликатно, с истинно рыцарской вежливостью Карл отбивался от их приставаний. Поразмыслив немного над причиной такого его поведения, умница Ирина Львовна пришла к простому и очевидному выводу: эти дамы просто-напросто ему неинтересны. Ни простодушная Манечка с хорошенькой мордашкой, сдобной фигуркой и невинными выкрутасами, ни томная Татьяна Эрнестовна со всей своей крашеной, завитой, наманикюренной и упакованной в китайский шелк красотой – нет, ему нужно было нечто другое… Возможно, для него важна не внешняя привлекательность, а внутреннее содержание.

Так, пить больше не следует, а следует, наоборот, освежиться.

И Ирина Львовна встала, собираясь в дамскую комнату.

– Ах, – сказала в этот момент Манечка, прищурившись и глядя на Карла сквозь тонкое богемское стекло, – ну отчего вы такой упрямый и несговорчивый? Отчего не хотите поддержать компанию?

– Мадам, я буду счастлив выполнить любое ваше желание, – отозвался Карл, терпеливо и осторожно вытаскивая бокал из цепких Манечкиных пальцев, – но, уверяю вас, я и без того достаточно опьянен близостью столь прелестных женщин.

Манечка и Татьяна Эрнестовна, смущенные и довольные, опустили глазки и несколько присмирели.

Ирина Львовна, понимающе усмехнувшись, перегнулась через стол и сказала ему на ухо: «Браво!» После чего подхватила сумочку и отправилась туда, куда собиралась, ощущая спиной его вопросительный взгляд.

По пути она обогнула небольшое возвышение, на котором стоял дорогой концертный рояль, белый, с золочеными виньетками, выглядевший странно и неуместно в этом пещерно-факельном интерьере. За роялем, пустовавшим, когда они пришли, теперь сидело длинноволосое существо в голубой шелковой блузе с пышным жабо и кружевными манжетами; веки и губы существа были густо накрашены, и оно вполне могло бы сойти за женщину, если бы не жесткая трехдневная щетина, обильно покрывавшая его впалые щеки и узкий подбородок. Сведя в напряжении выщипанные брови и закусив губу, существо двумя пальцами подбирало мелодию из «Крестного отца».

Засмотревшись на удивительное существо, Ирина Львовна вздрогнула, когда тихий шелестящий голос попросил ее посторониться. Она обернулась и увидела небольшого, очень худого человека, одетого в черное и в больших, на пол-лица, солнцезащитных очках – это при здешнем-то освещении…

Человек осторожно, словно опасаясь к ней прикоснуться, обошел ее и двинулся в дальний и самый темный угол зала, где за уединенным столиком смутно вырисовывались какие-то неподвижные тени. Повинуясь мгновенно возникшему неприятному чувству, Ирина Львовна поспешила укрыться за заветной дверцей.

Там, смочив лоб и щеки холодной водой, она почувствовала себя лучше. И решительно выбросила из головы всякие глупости. В конце концов, что ей за дело до странностей других посетителей этой самой «Пещеры»?

Внимательно оглядев себя в зеркале, Ирина Львовна осталась довольна: да, не красавица, но лицо под шапкой густых каштановых волос тонкое, умное, волевое; пушистый темно-зеленый, в цвет глаз, свитер прекрасно гармонирует со смугловатой кожей шеи и в то же время выгодно оттеняет порозовевшие щеки.

Положительно, она выглядит сегодня ничуть не хуже, чем эти две глупые курицы.

Ну а уж что касается поведения… изящества манер… воспитанности, сдержанности, скромности… выбора тем для беседы… тут вообще не может быть никакого сравнения.

С этими обнадеживающими мыслями она и вернулась в зал.

Хотя она отсутствовала совсем недолго, от силы минут пятнадцать, в зале за это время успело многое измениться. Прежде всего там стало гораздо темнее – факелы теперь горели через один, и почти не осталось посетителей. Только за их столиком горели свечи в тяжелом подсвечнике, да еще та компания в дальнем углу осветила себя чем-то вроде лампадки. Длинноволосое существо исчезло из-за рояля, и он также погрузился в полумрак. Ирине Львовне снова стало как-то не по себе. Она поспешно вернулась на свое место.

Там все было благополучно. Манечка молча и деловито расправлялась со второй порцией клубничного мороженого. Татьяна Эрнестовна, уронив золотистую головку на смятую салфетку, мирно дремала, заботливо прикрытая пиджаком Карла. Сам Карл, оставшийся в жемчужно-серой сорочке и галстуке в тон, слегка нахмурившись, наблюдал за компанией в углу, но при появлении Ирины Львовны тут же перевел взгляд на нее и его лицо приняло прежнее безмятежное выражение.

– Не пора ли нам уходить? – тихо спросила Ирина Львовна.