Анастасия Вербицкая - Дух Времени

К ней подошел Тобольцев.

– А вам муж, Катерина Дмитриевна? От тоже курьером? Он был здесь час назад.

– Я его с утра не видала… Мы с ним простились, – как-то необычайно просто сказала она, но у Сони мороз пробежал по спине.

Тобольцев схватил руки Кати.

– А ваша девочка?

– Мы ее отдали знакомым… Если с нами что случится, ее отвезут в деревню, к бабушке… – Ее ясные глаза глядели через их головы куда-то вдаль. Звук голоса был глубокий и нежный, и в нем звучало отречение.

Тобольцев потер лоб, словно силясь что-то понять, потом ушел в столовую. Соня подошла к нему, потрясенная выражением его глаз, и мягко положила руку на его плечо.

– Сонечка… Мы с тобой видели сейчас героиню… Время шло, и настроение заметно менялось. Курьеры подъезжали, взволнованные. Получив директиву, зажав в руке или спрятав на груди бумагу, мчались назад. Дверь подъезда внизу гулко хлопала. В передней, несмотря на топившуюся бессменно печь, стоял холод, и Соня кашляла, кутаясь в платок. Тобольцев пил чай, сидя на табурете у печки.

Приехала Софья Львовна и тоже прошла в кабинет. Немного погодя она вышла и окликнула Тобольцева: "Послушайте! Нам там нечем дышать… Уступите нам еще одну комнату!"

– Откуда вас столько набралось?

– Узнали, что вы дали квартиру, и кинулись сюда… Вы думаете, легко найти? Обыватель отшатнулся… А ваша Засецкая…

– Почему же она моя?.. Ха!.. Ха!..

– Ну, да об этом потом… Ради Бога, дайте комнату!.. Мы – районные… Мы только там мешаем и путаемся…

– Пожалуйте в столовую… Сюда никто не войдет!..

В четыре часа резко дрогнул звонок. Катерина Федоровна ахнула и выглянула в переднюю.

– Таня!.. Да вы с ума сошли, так звонить!..

– Ах, пустяки!.. Да… Что я?.. Здравствуйте… Ну что там звонок! Если б вы знали, что делается!.. Николай Федорович здесь? – Она скрылась в кабинете. Из-за двери Тобольцев расслышал ее басистый голос. – Это невозможно, господа!.. Там стреляют по своим… – Какие солдаты?.. – Из Манчжурии… Они просят поезд вернуться на родину… – Им надо дать… – Как это нелепо, что об этом не подумали!

Через десять минут Таня вылетела, как бомба.

– Ну уж ваша Засецкая! – зашипела она на Тобольцева. – К ней пришли просить квартиру на завтра. А этот, ее старикашка, как выскочит, как затрясется! "Мы уезжаем… Оставьте нас в покое!.." А она: "Сергей Иваныч… Ах, Сергей Иваныч!.." Сама струсила, видно… А еще все хочется роль играть. Противная каботинка!.. Ну, прощайте, друг… Пожелайте мне успеха…

– Таня, постойте… Почему "прощайте"? Фу, как это все глупо! Почему не "до свиданья" все-таки?

– Ах, а я как сказала?.. Ну, до свиданья…

Она пошла к двери и вдруг вернулась, стихшая внезапно, с каким-то новым, странным лицом. "Поцелуйте меня", – сказала она грустно. Тобольцев схватил ее голову и поцеловал ее лоб, ее наивные и ясные глаза. Что-то оборвалось вдруг в его груди… Она кивнула головой и вышла… Звук ее быстрых шагов долетел с лестницы. Внизу хлопнула дверь… Тобольцев, бледный, проводя рукой по глазам, глядел ей вслед.

– Таня ушла? – спросила Соня, входя в переднюю.

– Да… И я чувствую, что никогда ее больше не увижу…

Соня вздрогнула. Все значение этих дней вдруг встало перед нею." Многие ли из тех, кто сидят там, за этими дверями, встретят Новый год?.. Нет! Даже завтрашний день?

Сумерки падали. Тобольцев внес лампу в кабинет и задернул шторы. Зажег висячую лампу в столовой. Там тоже стоял гул голосов и плавал сизый дым.

– Обед скоро аль нет? – спрашивала нянька, входя в переднюю. – Марья говорит, на плите все уже сгорело…

Тобольцев взял ее за плечи и выставил за дверь.

Пробило пять часов. Катерина Федоровна подошла к мужу, тяжело ступая на всю пятку, "Андрей, скоро ли они уйдут? Меня трясет лихорадка". У нее было больное лицо.

– Я не могу их выгнать!.. – Он поцеловал ее руку.

В шестом часу Софья Львовна вышла первая из столовой. За ней гурьбой все высыпали в переднюю. "Николай Федорыч тут?" – спросила она хозяина и постучалась в кабинет. Через минуту она вышла вместе с ним. Потапов был в какой-то куртке верблюжьего цвета.

– Весь день по морозу бегал, – объяснил он. – Ну, до свиданья, Андрей!.. И горячее тебе спасибо! Коли понадобится, не откажи дать ночлег…

– Ну, еще бы!.. Я так буду рад! Заходи!..

Постепенно стали выходить и из кабинета. Соня спешно простилась и пошла в лечебницу.

Когда Тобольцев запер за последним гостем, он вошел в кабинет. Катерина Федоровна у письменного стола разбирала какие-то обрывки бумаги. У лампы, скомканная в пепельнице, лежала записка, оторванная от блокнота. Она развернула ее.

– Что ты делаешь, Катя?

– Кто здесь был? Что это за буквы вместо подписи?

– Где? – Он вырвал записки… "Разрешите сигнализовать поездам… Стреляют в своих…", "Разрешите рабочим завода…сить друж…", "и выжидать дальнейших дир…" Край был оторван. Затем подпись: "И. К." Угла не было.

– Дай все бумажки сюда!.. Ищи в корзине… Вон на ковре, у кушетки, еще что-то белеется…

– Записка… и та же подпись… Андрей! Что это значит?

Тобольцев молча жег их на свече.

– Поищи хорошенько, Катя, в пепельницах… под стаканами, вон там…

Она бродила, бледная, заглядывая под кресла, одергивая скатерти на столиках… Не было ничего…

Вдруг она выпрямилась, подошла к столу и стояла перед мужем, суровая и бледная.

– А если б по их следам, сейчас же, вошла полиция, когда они были тут?

– Тогда бы мы пропали, Катя! И мы… И они…

– Да? – Ее глаза сверкнули. – Ты это сознаешь?

– Я в этом ни минуты не сомневался!..

Она вдруг смолкла и закрыла глаза. Она стояла, держась за виски руками… Казалось, земля вдруг дрогнула и поплыла под нею… Раскрылась какая-то бездна и глядела ей в лицо жадными, немыми очами… "Конец!" – поняла она вдруг так ясно, как будто кто-то сказал громко в ее душе это слово.

Она села в кресло и молчала, неподвижно глядя на ковер… Сколько молчала?.. Не помнит… Он тоже замер у стола. И когда она подняла наконец с трудом глаза, – с таким трудом, как будто чья-то железная рука легла на ее затылок и пригнула к груди ее когда-то гордую голову, – она увидала, что он бледен и что даже губы у него белы…

– Ну? – скорее вздохнула, чем произнесла она, и смолкла опять, словно ожидая чего-то… последнего удара, который оборвет ее жизнь…

Он молчал. Только взмахнули его ресницы, и глаза его, сверкающие и большие, устремились на нее с непередаваемым выражением упорства и в то же время мольбы…

Она тихо ахнула, закрыла опять лицо, и плечи ее затрепетали. Это были беспомощные и горькие рыдания женщины, обманутой, раненной в сердце, утратившей самые заветные иллюзии.

– Катя! – беззвучно прошептали его белые губы…