Екатерина Мурашова - Детдом

Я думала про все это, и вот что придумала. Если бы мы с ним в молодости поженились, вот как те ребятишки, и у нас за тридцать лет все уже было, так я бы наверное, не только не злилась, а даже жалела его или просто за обыкновенное дело считала. А тут… он же мне чужой, понимаешь? Было такое джентльменское соглашение двух одиночеств, все всех устраивало, а потом ему все (вообще все, а не только я) надоело, он перестал держать марку, и вдруг, откуда-то, сразу, рядом – чужой старик. И нельзя вспомнить, когда у него были кудри и блестящие глаза, и молодой смех, и как возились, задыхаясь от восторга, на продавленном диване на чьей-то даче… Нет якоря в прошлом, и не за что зацепиться сегодня. Понимаешь меня? Вот я нашла зонтик в углу шкафа, ребро сломано, и жучки поели. Рухлядь.

«А когда-то мы бежали под ним под проливным летним дождем через Дворцовую площадь…» – «А у тебя были белые босоножки…» – «И у них отвалился каблук и ты прибивал его обломком кирпича под Аркой Генерального штаба» – «И так и не сумел прибить и ты шла по лужам босиком, в чулках…» – «А этот чертов зонтик уже тогда ни на что не годился, его выгибало ветром, и мы были все мокрые и целовались на эскалаторе в метро „Гостиный двор“„ – «А у тебя был такой холодный и мокрый нос, и ты все время, как щенок, тыкалась им мне в шею“…

И все это даже не говорится вслух. А вслух просто: «Выбросить, что ли?» – «Оставь, пусть будет. Кому он мешает?» – «Ну ладно, пускай» – И взгляд глаза в глаза, а там – тот летний дождь, и нет вокруг никаких морщин, и обвисшего брюха, и тухлой отрыжки погасшего огня…

И мне совсем не хочется Леонида жалеть и понимать тоже не хочется. Я сволочь, конечно, это даже и не обсуждается…

И еще, понимаешь, ему теперь, похоже, секс вообще не нужен. При том он не импотент, нет вовсе, все может. Просто ему – не хочется, ни к чему как-то. Не только со мной, вообще ни с кем. Конечно, иногда он со мной все же трахается, из вежливости – женат все-таки, положение обязывает. Обычно раз в месяц, по вторым понедельникам, после совещания в главке – он в этот день пораньше приезжает. Все время хочу и забываю посмотреть, записано ли у него в ежедневнике, после «совещ. в Гл.» – «тр. Св.»? Так и хочется ему всю морду расцарапать, когда он…

– Заведи любовника, – предложила Анджа.

– Ты же знаешь, что я не могу. У меня принцип. Я никому из всех своих мужей никогда не изменяла.

– Принципы для того и существуют, чтобы их нарушать. Не забывай, в конце концов, что ты живешь на деньги Леонида. И неплохо, надо заметить, живешь, ни в чем себе не отказываешь.

– Подумаешь! – фыркнула Светлана. – Пойду работать, заработаю денег. Что у меня – семеро по лавкам? Голова есть, здоровье тоже.

– Я слышала, что люди быстро привыкают к высокому уровню потребления, – официально заметила Анжелика.

– Как привыкают, так и отвыкают, – отмахнулась Света. – Ты думаешь, я так уж западаю на все эти массажи-макияжи, фитнес клубы и прочее? Мне все равно все это не впрок, я по жизни толстая и пирожные люблю, и колбасу розовую с туалетной бумагой и холестерином. В Париже и в Индии (детская мечта!) я побывала, а все остальное… Мне, знаешь, Анджа, по-любому надо бы на работу устроиться. Ну сколько, в самом деле, можно бездельничать?! Дело хоть какое-то будет, уставать начну не от тренажеров, коллектив нормальных теток и дядек, дрязги всякие, жалобы, что денег до получки не хватает…

– Светка! – предупредила Анжелика. – У тебя симптомы той же болезни, что и у Леонида. Я об этом никогда не думала, но, возможно, она заразная. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку.

– Но в другую-то можно? Моемся же мы каждый день, а не один раз в жизни, – отпарировала Света. – А насчет работы для меня – подумай. И если тебе что-нибудь такое подвернется, свистни сразу же. Хорошо?

– Обязательно, – кивнула Анжелика. – Как только – сразу же свистну. Но ты могла бы попросить Леонида. У него есть связи…

– Ага! – некрасиво окрысилась Светка. – Он сначала не одобрит вообще идею, побрюзжит недельку, а потом подберет для меня что-нибудь подходящее – респектабельное и скучное донельзя. И буду я вместо тренажерных залов и массажных кабинетов где-нибудь изящно перебирать бумажки или чему-нибудь такому председательствовать. Магазин-то открыть он мне не позволит…

– Светка! – удивилась Анджа. – Ты что, хотела бы открыть магазин?!

– Ага, – мечтательно кивнула Света. – И чтобы там торговали знаешь чем? – Анжелика отрицательно помотала головой, потом предположила:

– Косметикой? Украшениями? Женской одеждой?

– Всякими строительными товарами, – сказала Света. – И красками, и лампочками. Знаешь, мне с детства очень нравится, как свежие доски пахнут… Я еще можно кафе, только обязательно в подвале… Чтобы там было всегда накурено, и собирались всякие люди, и спорили, и думали, что они что-то такое в мировом порядке решают…

– Светка, не говори ничего больше. Я поняла.

На первый взгляд комната похожа на декорацию к какому-то старому, незлому и по-хорошему глуповатому фильму. Что-то про освоение целины или пятилетние планы. Декорации призваны подчеркнуть молодость и аскетичность эпохи.

«– Марья, корма засыпаны?

– Засыпаны.

– Техника на поля вышла?

– Вышла… Иван, ты меня любишь?

– Не время, Марья, не время!»

Две стоящие вдоль стены узкие тахты аккуратно застелены одинаковыми клетчатыми пледами. В изголовье треугольником стоят подушки. Шкаф для одежды, телевизор на стенной полке на кронштейнах. Полка выглядит самодельной, телевизор – вполне современным. Два стола, обычный письменный и компьютерный. Огромное количество дисков сложены в высокие контейнеры. Два старых венских стула и одна недавно покрашенная табуретка со следами ремонта. С мебелью – все. Темные, старые обои, матовая, но сильная лампочка, свисающая с потолка на длинном проводе, старый деревянный карниз без занавесок, на подоконнике – горшок с чахлой геранью, за окном – недалекая стена соседнего дома. Полное отсутствие уюта. Очень спокойная и в целом законченная обстановка.

Девушка стоит у окна. Юноша – ближе к двери. Разговаривают как будто бы по телефону через пару континентов. Связь – плохая.

– Как здоровье Аркадия Николаевича? Ты говорил с врачом?

– Говорил. Врач сказал: состояние стабильное.

– А как ты сам думаешь, Владимир? Как видишь?

– Я думаю, Ольга, что кризис действительно позади. Можно опять ждать ремиссии.

– Хорошо бы так…

Они всегда называли друг друга полными именами. Когда-то, еще в детдоме, их научила этому преподавательница этикета. «У вас у всех красивые и значительные имена, – объяснила она им. – Владимир, Евгений, Георгий, Дмитрий, Ольга. Они звучат и это важно. В вашем патологически коммунальном интернатском бытии, где практически никто никогда не остается один, вы можете это использовать. Звучание ваших имен послужит для вас хоть какой-то защитной стеной. Нынешнее общество вообще тяготеет к фамильярности, называя это демократизмом. А вы, из-за вашего изначального положения детей-париев, прямо-таки на нее напрашиваетесь. Всех так и тянет снисходительно похлопать вас по плечу или сочувственно погладить по голове. Вы понимаете меня?»