Irene - Умри красиво

Он тяжело вздохнул.

— Все нормально. Мне на т-тренировку п-пора.

Больше всего на свете я не люблю чувство недосказанности. Сколько раз я страдала от этой своей навязчивой мании — расставить все точки над «і», договорить до конца, даже когда сказать нечего, да и не нужно, — и каждый следующий раз совершаю все ту же ошибку. Пытаюсь заставить людей говорить со мной против их воли. Не сложно догадаться, к чему это обычно приводит.

— Подожди, Саш. Я только хотела… ну, в общем, не обижайся на Светку. Она точно…

— Я не обижаюсь…

— … не собиралась тебя чем-то обидеть. Я понимаю, что, может, бывали случаи…

— Не б-было никаких случаев…

— … и люди вели себя с тобой странно. Но это не значит, что все одинаковы…

— Д-да я все п-п… понял…

— … и Светка… твой недостаток тут совершенно ни при чем! Какая разница, как ты говоришь, главное — тебе есть, что сказать!

— Я на тренировку! — вдруг неожиданно громко и чисто рявкнул Саша. — Пока!

Наши взгляды встретились, и мои руки тут же покрылись гусиной кожей. Вот сейчас он точно был похож на волка. На свирепого, голодного волка — и его глаза стали почти желтыми от злости. Я едва не выпустила из рук рулон бумаги, и разум мгновенно прочистился от непонятной пелены — ого, да мне можно выписать чемпионскую медаль, я, похоже, способна взбесить даже самого спокойного парня на свете! Саша стиснул губы, забросил на плечо сумку и спешно удалился из аудитории, слегка споткнувшись на выходе. Я приложила ладонь ко вспотевшему лбу, удивляясь собственному идиотизму. Пословица про благие намерения — абсолютная правда. И еще… кто там у нас учится на своих, а не на чужих ошибках? Тоже верно.

… - Ну вот, он вскочил и убежал. Я все испортила, да?..

Кирилл усмехнулся, не отрывая взгляда от своего дивного рисунка — двух огромных букв «ПФ» и человеческого мозга на их фоне. В его понимании этот шедевр передавал всю многогранность отношений юных студентов-психологов с собственно предметом изучения — человеческой психикой. Я так обрадовалась, что он согласился помочь, что разрешила рисовать все, что он сочтет нужным. Красиво нарисованные мозги все же лучше моих каракуль.

— Ну, если ты предпочитаешь употребить эвфемизм, то да. Ты все испортила.

Я нахмурилась и поджала губы.

— И что ж теперь делать?

— Ничего, — Кирилл пожал плечами. — Вся штука в том, зай, что не все люди хотят, чтобы им помогали. Даже если им, по твоему мнению, помощь просто необходима. Против их воли не попрешь.

За окном уже совсем стемнело, в насыщенно-желтом круге света от настольной лампы уверенно ползала кисточка, оставляя на бумаге желтые мазки.

Я подперла голову рукой и, вздохнув, вспомнила, как смешно эти двое одновременно покраснели при виде друг друга. В каком благоговейном ужасе прибежала ко мне Светка, свято уверенная в своей полной никчемности. И с какой болью в голосе Саша произнес «Она ушла… из-за меня». Да уж — они действительно идеальная пара. Даже комплексы подходят друг другу как ключ к замку!

— Все равно. Хотелось бы извиниться хотя бы.

— Ну, ты хочешь еще раз ему напомнить об этом? — поморщился Кирилл. — Это так же, как сказать некрасивой девочке: «Извини, что назвал тебя уродиной. На самом деле, ты не такая уж страшная». Насколько я понял, этот ваш Саша — спортсмен. Значит, твои слова на самом деле могут ему помочь.

Я наконец оторвала завороженный взгляд от кисточки и отлично прорисованного, почти трехмерного мозга.

— То есть?

— Ну, смотри. Это мои личные наблюдения. Первый тип людей любит жаловаться. Как только они находят свободные уши, начинается целый концерт. Они расскажут даже то, о чем их не спрашивают, — Кирилл бросил кисть в воду и принялся вырисовывать простым карандашом что-то мелкое в углу ватмана. — Второй тип — те, кто очень хочет, чтоб их пожалели, выслушали, помогли, но за помощью они не обращаются, потому что то ли стесняются, то ли не хотят признаваться самим себе, что у них есть проблема… В общем, с ними тяжело.

— Со мной так было…

В его беглом взгляде мелькнула нежность.

— Да, пожалуй. Ну, дальше. Есть и третий тип. К нему часто относятся девочки с жестким, «мужским» характером, спортсмены и военные. Это те люди, которые считают жалость к себе унижением или даже оскорблением чести. Они отрицают наличие любой, даже самой очевидной проблемы в своей жизни — это делает их «ненормальными». Они хотят быть либо лучше всех, либо, по крайней мере, не хуже других, — пожал плечами Кирилл. — Обычно такое случается с детьми, которых воспитывают по системе «Покажи, за что тебя любить, докажи, что ты что-то можешь, — получишь конфетку».

Я смотрела на него во все глаза, но пока не понимала, чем мое кошмарное выступление может помочь Саше.

— Так вот, — продолжал он. — Ты смачно наступила ему на мозоль. И теперь, вполне возможно, он бросится тебе доказывать, что ты ошибаешься. У него все в порядке. Никаких дефектов. Никаких проблем. И вообще — он самый общительный мальчик на свете. Не удивлюсь, если он даже решится подкатить к твоей Светке первым, — Кирилл улыбнулся и отложил карандаш. — Все, плакатец готов. Вставьте сюда вашу прекрасную фотографию, и праздник обеспечен.

Глава 5

Саша дулся. Он больше ни разу даже не взглянул на меня. И Кирилл был абсолютно прав — по прошествии некоторого времени со дня нашего последнего разговора, парень начал проявлять просто невиданную активность. Так, он, облачившись в спортивную синюю куртку с эмблемой университета (прямо как в зарубежных школьных сериалах!), перед всей группой объявил, что в воскресенье будут соревнования, в которых участвует университетская сборная по волейболу и он, соответственно, тоже. Потом он самоотверженно спас одногруппников, впервые вызвавшись отвечать на семинаре, говорил долго и громко, будто боялся, что его не услышат. Затем он первым подошел к девчонкам (первым! К девчонкам!), спорившим по поводу задания, и помог им разобраться. Все это я наблюдала краем глаза, будто бы не обращая внимания вовсе. Светка только томно вздыхала и, похоже, тоже обиделась на меня. А Саша иногда садился на заднюю парту во время общей лекции для потока, и целую пару смотрел на нее, не сводя глаз.

Время стало странно тянуться. Мне пришлось поднажать, чтобы до сессии успешно наверстать прогулянное в сентябре — даже позабыла о загадочном убийстве рок-звезды Валеры и об Ольге, все еще сидящей в СИЗО. И вот теперь я училась, Стас мотался по делам своего агентства, а Алиса, по-видимому, ужасно скучала.

После того разговора, когда она вдруг призналась, что вряд ли доживет до старости, я стала замечать в ней некоторые странные перемены. Казалось, иногда на нее нападала необъяснимая тоска и тревога, и она подходила к окну или, если мы сидели на улице, поднималась с лавки и, вытянувшись, с беспокойством вглядывалась куда-то вдаль, часто моргая. В такие моменты ее красивое лицо становилось совершенно бескровным, уголки рта опускались, и я могла бы поспорить, что человек, которого я видела в ту секунду, испытывал настоящее страдание. Мне было неловко спрашивать, не больна ли она. Еще хуже — пытаться ее жалеть. Не знаю, к какому типу людей по классификации Кирилла относилась Алиса, но она явно не выносила лишних сантиментов — лишь пару раз, ловя мой сочувственный взгляд, просто молча качала головой.