Жнец (ЛП) - Заварелли А.

Я наклоняюсь и кладу его руку себе на бедро. А потом я касаюсь его лица. Ничего не могу с собой поделать. Я так давно его не чувствовала. Так давно, что хочу почувствовать его прямо сейчас. Мои пальцы скользят по его щекам и линии подбородка. Он побрился сегодня утром, так что кожа у него гладкая. Я хочу поцеловать каждый дюйм его кожи. Большой палец моей руки скользит по его губам, и они слегка раздвигаются под натиском. А потом он издает стон. Испугавшись, что мои действия причиняют ему боль, я опускаю руку, подаваясь вперед, чтобы нежно поцеловать его в лоб.

Я не знаю, когда именно он проснулся в ходе моего исследования, но сейчас я это чувствую. Его глаза все еще закрыты, но дыхание изменилось, и его рука рефлекторно сжалась на моей талии. Он не двигается и не произносит ни слова. Поэтому я прижимаюсь ближе и кладу свою руку ему на живот, засыпая, окутанная его теплом.

Это лучший сон за последние три года.

С приходом рассвета приходит и нечто совершенно иное.

Мне требуется всего мгновение, чтобы понять, что это. Слова звучат приглушенно, но Ронан мечется рядом со мной, повторяя их снова и снова.

— Не буду говорить, — бормочет он. — Не буду задавать вопросов. Защити своих братьев… освободи их от оков. Цепей. Оков.

Его голос становится все более напряженным с каждым произносимым словом. Еще более вымученным. И я не знаю, что мне делать. Я всегда слышала, что нельзя будить кого-то во время ночного кошмара, но мне кажется жестоким позволить ему страдать из-за него.

— Ронан. — Я легонько встряхиваю его, но он все еще не просыпается. Поэтому я обхватываю его лицо руками и пытаюсь успокоить тихим голосом.

Прежде чем я успеваю понять, что происходит, он переворачивает меня на спину и обхватывает руками мое горло. Я не могу дышать. Я даже не могу бороться с ним. Этот человек — чертова машина. Он сокрушает каждую частичку меня собой, и единственная защита, которая у меня есть, — это царапать его руки своими ногтями. Но это даже не причиняет ему дискомфорта. Я никогда раньше не чувствовала такой силы.

Он просто продолжает повторять одни и те же искаженные слова себе под нос.

Освободить от оков.

Я пытаюсь выдавить из себя его имя. Но звук выходит слишком тихим. Он меня не слышит. Вокруг моих глаз снова сгущается тьма, но сама ирония настолько болезненна, чтобы думать о ней сейчас… Я вот также однажды умирала, когда он стал моим спасителем. И он же сейчас собирается убить меня точно также.

Я толкаю его в грудь, но он словно кирпичная стена, а я слишком слаба, чтобы бороться.

— Ронан!

Теперь уже кричит кто-то другой. Сквозь затуманенное зрение я едва различаю Конора, пытающегося оторвать от меня Ронана.

— Ронан! — снова кричит он.

Ему удается ослабить хватку Ронана настолько, что я могу перевести дух, и в следующее мгновение Лаклэн уже несется по коридору, а позади него Мак. Он прижимает Ронана к полу, а я пытаюсь отдышаться, пока Лаклэн повторяет слова, смысла которых я не понимаю.

— Тебя там нет, — говорит Лаклэн. — Ронан. Все хорошо. Ты сейчас в Бостоне. Со мной, Лаклэном. Все в порядке.

Ронан тяжело и прерывисто дышит, его зрачки полностью расширены, пока его глаза мечутся по комнате. Сейчас он просто как загнанный в угол зверь. Неузнаваемый. Но эти глаза… Они напоминают мне глаза маленького мальчика. Того, кто понятия не имеет, что он только что сделал. И когда они останавливаются на мне, свернувшуюся калачиком на диване, и Мак, пытающейся меня успокоить, эти глаза наполняются ужасом осознания.

— Я же просил тебя не трогать его, — шепчет Конор.

— Я не знала, — хриплю я.

Мой голос охрип. Я едва могу говорить. И я не сомневаюсь, что у меня будут синяки на шее, когда я в следующий раз загляну в зеркало. Но Конор прав. Мне следовало прислушаться к его словам. Но откуда мне было знать. Мои глаза снова встречаются с глазами Ронана, и он отводит взгляд.

Лаклэн берет инициативу на себя, выкрикивая указания.

— Конор, отвези Сашу домой.

Я пытаюсь спорить, но не могу даже говорить. Мак бросает на меня обеспокоенный взгляд, а затем тянет Лаклэна через всю комнату в дальний угол, где они начинают ожесточенно спорить. Но это не имеет значения. Один взгляд на Ронана ясно дает мне понять, что он не хочет, чтобы я оставалась здесь. Мне вообще не следовало сюда приходить.

Я встаю на дрожащие ноги и киваю Конору. Он помогает мне пересечь комнату, а Мак бежит к нам навстречу, чтобы остановить нас у самой двери.

— Мне очень жаль, Саш, — говорит она. — Они накачали его чем-то, чтобы вырубить его. Должно быть, это как-то на него подействовало. Понятия не имею. Но все будет хорошо, я обещаю.

Я киваю ей, потому что больше ничего не могу сделать.

Это ложь, в которую мы все так хотим верить. Что все будет в порядке.

Проблема в том, что на самом деле ничего не бывает в порядке.

ГЛАВА 9

Ронан

Лежа в постели, прислушиваюсь к глубокому, насыщенному голосу у двери. Голосу большого и сильного мужчины с карими глазами, как у меня. Женщина, которая присматривает за нами, сказала, что он мой отец. Но я его совсем не знаю. Да, я ничего не знаю, кроме этих четырех стен. И тех трех других парней, делящих со мной жилое пространство.

А еще той женщины… Милой женщины, присматривающей за нами, которая то и дело говорит нам, чтобы мы и рта не раскрывали.

Я даже не знаю ее имени. Но она — это все, что я когда-либо знал. Эта дамочка, да еще четыре стены. Она мне не мать. Я вообще не знаю, кто моя мать. Но по утверждениям этой леди, этот человек и есть мой отец.

Он подходит к моей кровати и садится рядом. Я поджимаю колени под себя и пристально вглядываюсь в него, гадая, не пришел ли он за тем, чтобы забрать меня домой. Это место — все, что я когда-либо знал, а эти парни вокруг твердят, что они попали сюда из других домов. Они говорят, что у меня тоже где-то должен быть дом.

— Ты хороший парень, — говорит мужчина. — До меня доходило немало слухов о тебе, сынок.

— И теперь я буду жить с тобой? — интересуюсь я у него.

— Нет, — говорит он. — Ты будешь продолжать жить здесь, пока не закончишь обучение. Именно так куются солдаты.

Они всегда говорят мне одни и те же слова, смысла которых я не понимаю.

— Мне нужно, чтобы ты сделал для меня сегодня кое-что очень важное, сынок.

— Что же это? — интересуюсь я.

Он протягивает мне руку, и я пристально смотрю на нее.

— Пойдем со мной, — говорит он.

— И куда же?

— Сегодня особенный день. Сегодня тебе исполнилось восемь лет. И сегодня же начнется твое обучение.

Он берет меня за руку. Он теплый и большой, и это кажется странным. Я не помню, чтобы кто-то прикасался ко мне раньше. Женщина, которая нас кормит, никогда не прикасается к нам. Она говорит, что это запрещено.

Мой отец открывает дверь, и я замираю на пороге.

— Мне нельзя выходить за дверь, — говорю я ему.

Он улыбается мне.

— Сегодня можно, сынок.

Я не хочу туда идти. Но он буквально выталкивает меня и закрывает за нами дверь. Воздух теплый и странно пахнет. Все кажется таким странным. Мои глаза пытаются приспособиться к темноте, пока меня тащат вперед.

Когда мы сворачиваем за угол, там пылает большой костер. И люди вокруг. Очень много людей. Я никогда раньше их не видел, но они все смотрят на меня.

Отец опускается передо мной на колени и заглядывает мне в глаза.

— Ты помнишь все, чему учила тебя женщина в той комнате, сынок?

Я киваю. Я всегда внимательно ее слушаю, чтобы не пропустить ни единого ее слова.

— Ты, наверное, помнишь, что мы должны приносить жертвы, чтобы подготовиться к лучшему будущему. И сегодня, Ронан, ты получишь новое имя. Ты станешь мужчиной. Будущим солдатом. И после сегодняшнего вечера ты меня больше не увидишь до тех пор, пока не закончишь проходить обучение.