Мери Кайе - Тайна "Фламинго"

— Позволь предложить тебе снизить скорость до шестидесяти миль, прежде чем мы начнем поворачивать. Мне бы не хотелось, чтобы в нашей округе за эти сутки состоялись вторые похороны, — прервал затянувшееся молчание Гилберт — Кроме того, я не жажду встретить похоронную процессию.

Дру убрал ногу с акселератора, и машина пошла медленнее, съехав с главной трассы на самодельную земляную дорогу. Виктория спросила охрипшим голосом:

— Когда похороны?

— В одиннадцать часов. Разве Дру не сказал? Поэтому никто из них не смог вас встретить. Но теперь они уже должны были вернуться домой. Сколько лет вы не виделись с тетей?

— Шесть лет.

— Тогда, боюсь, вы заметите в ней перемены. Эти события сильно ее потрясли. Она всегда казалась мне частью кенийского пейзажа — вечная, не поддающаяся времени. Но внезапно она превратилась в старую леди. Будто покосился межевой знак у дороги. Бедная старая Эм!

— Не понимаю, почему ты не можешь оставить ее в покое хотя бы сегодня, — сказал недовольно Стрэттон — Мог бы пощадить их в день похорон. Им и так придется несладко, когда… Впрочем, это не мое дело.

— Правильно, не твое, — безмятежно согласился Гилберт — И за это ты должен быть благодарен. Задавать вопросы личного характера, да еще по случаю убийства, близким друзьям — не слишком приятная миссия. Уверяю тебя. Но теперь, когда мы точно знаем, чья кровь на подушке, у нас открывается новая возможность расследования. Это странный нюанс в деле — подушка. Почему она там находилась?

Дру сказал:

— Никто не слышал крика Элис, а она, видимо, кричала. Может быть, потому, что Эмили играла на рояле и шум из сада не был слышен, а могут быть и другие причины.

— Думаешь, ей закрыли рот подушкой! Маловероятно. Было бы слишком трудно затыкать подушкой рот, ведь женщина сопротивлялась, и одновременно наносить ей удары пангой. Если только убивали двое. Но мне почему-то так не кажется. Меня не покидает мысль, что подушка могла бы мне многое рассказать, если б я не был настолько глуп, чтобы понять улики. А я не вижу связи.

— С чем? — спросил Стрэттон и крутанул руль, чтобы не попасть в огромную яму на дороге.

— С одной из наиболее очевидных теорий. Ту подушку взяли с веранды и принесли в сад на место, где убили Элис, а потом бросили в траву. И никто не признается, что брал подушку в тот день.

— А тебе не пришло в голову, что сама Элис могла взять подушку с собой, чтобы посидеть на траве, а потом несла ее домой? Или это слишком простое объяснение для тебя и твоих сыщиков?

— Ты сам должен знать ответ на свой вопрос, — дружелюбно ответил Гилберт. — Ведь ты был последним, кто видел ее живой. Была у нее в руках яркая подушка?

— Нет, но…

— Но ты думаешь, что, хотя солнце село, а в сумерках становится довольно прохладно, она все-таки пошла к дому, чтобы взять подушку с веранды? Сомневаюсь. А все же кто-то взял ее оттуда, и я бы хотел знать, кто и зачем. Если б я знал, мы бы здорово продвинулись в расследовании. Но пока не знаю, что и думать. А сейчас только неприятные мысли приходят мне на ум. Не нравится мне это дело, как бы я хотел избавиться от него!

— А почему ты не передаешь его в полицию шкуру?

— Я пытался, но в этот раз не вышло. У них сейчас полно работы: дело Хэнсфорда, дело Голдфарба и другие. Джеймс говорит, я и сам могу раскрутить это преступление, хотя с ним связаны почти все мои друзья.

— Ты имеешь в виду, именно потому, что в нем завязаны твои друзья, а ты знаешь нас слишком хорошо! — сухо проговорил Дру.

Суперинтендант полиции не ответил, что могло означать многое или ничего. Холодная туча закрыла солнце, трава потемнела, и подстриженные кусты терновника стали темно-зелеными. Это придало пейзажу оттенок враждебности. Виктория снова вздрогнула и вдруг ощутила страх: страх перед долиной, Африкой, встречей с Фламинго — домом Идена, где его жена встретила ужасную смерть.

«Зачем я это делаю? — панически думала Виктория. — Что он хочет сказать? Что убийца живет в доме? Жена Идена мертва. Теперь он свободен. Мне не надо было приезжать…»

Машина снова выехала из тени на солнце и промчалась мимо двух воинов из племени мазаи, каждый из которых нес в руках копье; их худые тела были раскрашены красно-золотистой краской, волосы заплетены в замысловатые косички, а чисто выбритые лица напоминали безмятежные лики древних египтян. Узнав машину, они подняли руки в знак приветствия — вежливый салют с явным оттенком снисходительности, так приветствуют делегаты могучей державы представителей малой, но дружественной страны.

— Они тоже не изменились, — прокомментировал Гилберт, размышляя вслух о своем — Племя мазаи единственное, которое, взглянув на достижения Запада, решило, что лучше им идти своей дорогой. Они сохраняют свои привычки и обычаи. Кто может утверждать, что они не правы? Современный африканский юноша в модной европейской одежде с присущим ему комплексом неполноценности — не слишком впечатляющее зрелище, но никому из мазаи не приходило в голову, что они хуже других. Ни малейшего комплекса неполноценности.

— Скорей наоборот, — лаконично подтвердил Дру, и Грег Гилберт рассмеялся.

Виктория вспомнила:

— Папа обычно нанимал мкамба. Я до сих пор помню их всех по именам. В то время они всегда ходили с луками и стрелами, причем отравленными стрелами!

— Они до сих пор так поступают, — заулыбался Гилберт. — Несмотря на то, что это запрещено законом! Приблизительно несколько тонн яда для стрел производится в этой стране каждый год. А еще говорят о «секретном яде для стрел южноамериканских индейцев». Какой же это секрет! Для этого только нужны кастрюля, коробка спичек и бабушкин рецепт. А ингредиенты растут повсюду под ногами…

Он замолчал и стал торопливо поднимать стекло в машине. Мимо них пронесся черно-белый седан, подняв тучу пыли.

— Кен Брэндон, — сказал Дру.

— А как он воспринял трагедию?

— Духом не падает.

— Он испорченный щенок. Эти самодовольные юные эгоисты, незнакомые с хорошими манерами, доводят меня до отчаяния. Гектор мгновенно вспыхивает, когда видит в чужом глазу соринку, а молодой Кен — просто бревно в его собственном глазу.

— Скорее в глазу Мабел, — поправил Дру. — Кен для Мабел — солнце, луна и звезды, он всегда таким для нее останется. Она предана Гектору, но, думаю, она бы ушла от него, вздумай он поднять руку на их драгоценного сынка. Хотя она вполовину меньше Гектора, весьма милая особа, но она способна ему противостоять.

— Все равно, это его не извиняет, — проскрипел зубами Гилберт. — Ни его, ни его сынка! Что только пришлось вынести Элис из-за этого юноши — никому нет дела!