Светлана Демидова - Свидание в неоновых сумерках

– Хороша Симона Иосифовна, ничего не скажешь! – раздался рядом с ней мужской голос.

Татьяна вздрогнула и повернула на голос голову. Рядом с ней стоял Олег Дунаев.

– Да, она молодец, – поддержала разговор Татьяна. – У нее здорово получается! Как ни у кого!

– А почему вы не в общем круге? – спросил Дунаев.

– А вы? – вопросом на вопрос ответила она.

– У меня темперамента не хватает на такие танцы.

– У меня, пожалуй, тоже…

– А на какой-нибудь медленный хватит? – Олег спросил в пространство, не поворачивая головы к Татьяне.

– Наверно, хватит, – в то же пространство ответила она.

– Тогда считайте, что я пригласил вас на первый же медленный танец, – глухо сказал Дунаев, посмотрел наконец ей в глаза, улыбнулся и отошел в сторону.

Татьяне немедленно захотелось убежать и спрятаться в какую-нибудь узкую длинную нору, чтобы ее никто не мог оттуда достать, даже специально предусмотренная для этих целей собака-такса. Она лукавила, когда говорила, что не замечает взглядов Олега. Да что там лукавила… Она самым натуральным образом врала. Взгляд Дунаева доставал ее везде, накрывал, как сачок бабочку. А бабочка сама летела к ловцу. Гораздо чаще, чем было необходимо, Татьяна ходила в тот угол конструкторского зала, где стоял шкаф с канцелярскими принадлежностями и ватманом. В ее столе уже скопились целые залежи карандашей, резинок, разного размера форматок и даже два абсолютно ненужных ей степлера, но она все равно ходила и ходила к шкафу за новыми канцтоварами, чтобы лишний раз оказаться рядом с кульманом Олега. Она никогда не поворачивала к нему головы, но боковым зрением всегда отмечала, что он провожает ее глазами. Олег Дунаев совершенно не тянул на мачо. Он был чуть выше среднего роста и слегка сутул. Его волосы не набегали темными спутанными прядями на лицо, потому что были светло-русыми и очень коротко постриженными. Сексуальную трехдневную щетину он тоже не носил, а брился очень качественно, на совесть. Одевался Олег Дунаев весьма скромно и обыкновенно, как все: в джинсы, клетчатые рубашки и безликие джемпера. Турецкую кожаную куртку застегивал всегда до самой шеи, носил шарф в полоску и фетровую черную кепку. На его плече всегда болталась сумка на длинном ремешке, из которой торчал крючок ручки зонта. Главным же его отличием от мачо было то, что он имел семью. Татьяна, конечно, не очень четко представляла, как живут мачо на своей исторической родине, но ей казалось, что быть женатыми им совершенно не к лицу. Олег работал в конструкторском бюро уже третий год, но его жену Татьяна никогда не видела. Дунаев редко посещал культурно-развлекательные мероприятия, которые по старой совковой привычке еще устраивало своим сотрудникам руководство бюро, а если и посещал, то всегда без жены. Он не приводил ее ни на новогодние вечера, ни на посвященные Восьмому марта и не брал с собой, когда сотрудники КБ вместе ездили на экскурсию в Новгород, ходили в театры или на выставки. Эдакая жена-фантом, женщина-мираж… И все-таки она у Олега была, главным доказательством чему являлось тоненькое золотое колечко на безымянном пальце его правой руки. Конечно, по КБ ползали всякие слухи, что жена его чуть ли не алкоголичка или наркоманка, но Таня почему-то в это не очень верила.

Татьяна уже не помнила, когда начала замечать пристальные взгляды Олега. Она помнила только падение вниз собственного сердца в тот момент, когда осознала, что явно представляет для Дунаева бубновый интерес. Ею уже так давно никто не интересовался, что она готова была влюбиться в Олега только за этот интерес. Она стала исподтишка разглядывать его, и очень скоро ей стало нравиться в нем все: низкий сочный голос, торопливая походка с прискоками, быстрый взмах руки, когда он ерошил короткие волосы, раздумывая над чертежом, и даже заломы голубых джинсов под коленками. Олег Дунаев стал Татьяниной тайной, о которой, ей казалось, не знал никто, даже Симона Рудельсон.

Именно сейчас, на дне рождения Гришмановской, Татьяна вдруг поняла, что боялась прихода мастера из фирмы «Муж на час» именно из-за того, что он мог оказаться лучше Олега, – и тогда мечтаниям о нем придет конец. А они, эти мечтания о Дунаеве перед сном, стали для Татьяны ритуальными. Но даже в мечтах она никогда не выходила за Олега замуж и не занималась с ним ничем таким, за что ее могла бы призвать к ответу его собственная жена. Их отношения были нежными, красивыми и платоническими. Татьяна понимала, что если зайдет в своих мыслях дальше, то это будет началом ее конца. Никакие пирожные уже не спасут. Мысль о том, что Дунаев может развестись с женой, никогда не приходила ей в голову. Постулат, что свое счастье на чужом несчастье не построишь, вошел в ее сознание давно, в юности, когда собственная ее мать попыталась разбить чужую семью, а потом влачила, да и сейчас продолжает влачить одинокое жалкое существование. Татьяна тоже жила одна, но совесть ее была практически чиста, если не считать инцидента с красными салфетками Рудельсона. Поскольку тогда она смогла удержаться на самом краю обрыва, уставленном свечами и утыканном шипами от роз, собой она все-таки гордилась и марать совесть чем-то более предосудительным, чем распитие с мужем подруги вина под названием «Мерло», не собиралась. Она как раз раздумывала над тем, как бы полюбезнее отказать Олегу, если он действительно явится ее приглашать, когда рядом с ней на стул плюхнулась запыхавшаяся Симона.

– Ф-у-у… – выдохнула она, оглядела напряженную фигуру подруги и строго спросила: – Ну! И по какому поводу такая стойка? Прямо на минуту оставить нельзя, честное слово!

Татьяна только раздраженно помотала головой.

– Надо же! Прямо аллегория отрицания! Неужели Дунаева шуганула? Я же видела, как он возле тебя отирался!

– Сима! – всплеснула руками Татьяна. – Как ты могла видеть? Ты же была здорово занята!

– Занята не занята, а руку на пульсе событий держу всегда! Колись, подруга, что он тебе предлагал и от чего ты отказалась?

– Он всего лишь предлагал с ним потанцевать…

– «Семь сорок»?!! – ужаснулась Сима.

– Нет, конечно. Какой-нибудь медленный танец.

– Ну а ты? Неужели отказалась?

– Нет… но, наверно… откажусь…

– Это еще почему?

– Ну… ты же знаешь… он женат… и вообще…

– Танька! Ты совершенно ненормальная! Он же тебе не секс на виду у всех предлагал, а всего лишь танец!

При слове «секс» Татьяну бросило в такую краску, что Сима вынуждена была встать со стула и заняться ее просвещением:

– Не напомнить ли тебе, Танька, в каком веке ты живешь? Вижу по твоему лицу, что напомнить стоит! В двадцать первом! А сексуальная революция произошла уже в двадцатом! В курсе?