Замок - Владимир Моисеевич Гурвич
17
Майя постучала в дверь брата, услышала разрешение войти и оказалась в его номере таком же тесном, как и ее. Николай сидел на кровати с Евангелием в руках. Его глаза не отрывались от книги, он едва посмотрел на сестру и снова уткнулся в текст.
Майя села рядом с ним. Только после этого Николай неохотно отложил книгу в сторону и вопрошающе взглянул на сестру.
— Коленька, объясни, что все это значит? Я ничего не понимаю. Это из-за смерти мамы? — задала Майя сразу череду вопросов.
— Нет, это не из-за смерти мамы, — ответил Николай. — Я послушник в монастыре, после того, как вернусь отсюда, приму постриг.
— Что с тобой случилось? Это же не могло просто так произойти.
— Мне бы не хотелось сейчас ничего объяснять, как-нибудь потом. Прими, как данность.
— Но я не могу вот так ничего не знать. После смерти нашей мамы ты самый близкий мне человек на земле.
— А отец?
— Ну, отец, — махнула она рукой. — Он небожитель, он от нас всегда был далеко. А мы с тобой все время были рядом. Разве не так?
— Так, — подтвердил Николай. — Но все изменилось.
— Ты меня бросаешь?
— В каком-то смысле, да. Я хочу теперь приблизиться совсем к другому.
— К Богу?
— К Богу, — подтвердил Николай. — Прости, но я не нашел другого выхода.
— О чем ты? Что с тобой произошло?
— Я понял, что я закоренелый грешник.
— Ты говоришь так, словно бы кого-то убил.
Николай несколько мгновений размышлял над ответом.
— Можно сказать и так. Впрочем, мы все убиваем других.
— И я?
— Все, — повторил Николай.
— Насколько я помню, я еще никого не убила, — не без обиды произнесла Майя.
— Мы просто этого не замечаем.
— Уж поверь мне, я бы заметила. Такое событие происходит все же не каждый день.
— «И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?».
— Это я знаю, я тоже читала Евангелие.
— Читать мало, надо проникнуться. Тогда на все смотришь по- иному.
— Вижу, ты проникнулся, — с горечью произнесла Майя.
— Если только самую малость. Чтобы проникнуться по-настоящему, я и приму постриг.
— А без этого никак?
— Никак.
— Коля, тебя словно подменили. От прежнего ничего не осталось.
— Именно этого и добиваюсь. Я хочу полностью расстаться с тем человеком, каким я был.
— Мама бы твое намерение не одобрила.
— Я знаю, но у меня отныне другой судья.
— Такое чувство, что ты все забыл.
— Я ничего не забыл, но от многого уже освободился. Пойми, пожалуйста, это, сестра.
— Боюсь, мне это не под силу.
Николай грустно вздохнул.
— Значит, будет так, как есть. Нам это не изменить. Пусть так все и останется навсегда.
Майя задумалась.
— Скажи, а когда примешь постриг, мы не сможем больше видеться?
— Да, это последняя наша встреча. Я решил целиком покинуть этот мир ради другого.
— А тебе не кажется это жестоким по отношению ко мне?
Николай долгим взглядом посмотрел на сестру, затем взял ее ладонь и слегка сжал.
— Да, это так, но это неизбежно. Ты быстро забудешь меня и будешь спокойно дальше жить, словно так было всегда.
— А ты?
— А я найду свой покой. Знаешь, нам не стоит часто видеться здесь и много общаться. Это затруднит разлуку. Лучше начать уже к ней привыкать.
— Ну, уж нет! — возмутилась Майя. — Если мне в дальнейшем и предстоит свыкнуться с мыслью, что я тебя больше не увижу, то сейчас я этого не хочу.
— Как пожелаешь. Я хотел облегчить тебе наше расставание. Мне тоже оно дается не просто. Я люблю тебя, мы были так дружны.
— Ты еще этого не забыл.
— Почему я должен это забыть. Но я выбрал другую жизнь. И в ней нет места для таких воспоминаний.
Майе стало грустно, она поняла, что исчерпала весь запас своих аргументов, и брат не изменит своего решения. Она могла бы попытаться найти еще доводы, если бы знала причину этой разительной перемены. Но Николай не желал о ней говорить.
Она встала.
— Можно я тебя поцелую?
— Поцелуй, — разрешил брат.
Майя прикоснулась губами к его щеке.
— Я пойду.
— Иди.
Она повернулась и не видела, что Николай перекрестил ее.
18
Нежельский вышел из замка и медленно пошел по дороге. Он смотрел по сторонам, вокруг не было ни строений, ни людей. Как удалось Феликсу в переселенной Европе найти столь уединенное место? мысленно удивлялся он. Впрочем, в этом есть какая-то таинственная закономерность, Каманину часто удавалось сделать то, чего не получалось у других, в частности у него. Это всего его изумляло, но не только, он отдавал себе отчет, что порождало и более негативные чувства. Он знал, что обречен всю жизнь бороться с ними; когда это происходило успешно, а когда нет. И это сильно влияло на них отношения.
Нежельский точно знал, что Каманину его чувства хорошо известны, более того, он нередко обидно издевался над ними. Это приводило к ссорам, размолвкам, охлаждению, но затем какая-то неведомая сила снова толкала их друг к другу. Нежельский не сомневался, что ближе человека у него нет. И, кажется, нечто сходное испытывал и его вечный оппонент. Нежельский помнил, как однажды они несколько часов без
