Нора Робертс - Очищение смертью

– Да, это обязательство на всю жизнь. – Ева вскочила, ей захотелось пройтись, да и думать легче было на ходу.

– Пойти на такое и так надолго означает отказ от самого себя, не так ли? От своего имени, лица, связей. Приходится в буквальном смысле снимать с себя кожу и надевать чужую. Да, ты права, это обязательство на всю жизнь. Может, твой труп хотел начать с нуля? Жизнь с чистого листа.

– Нет, он хотел не просто начать с нуля. Я думаю, он вернулся сюда, в Нью-Йорк, именно в этот район, с особой целью. Он выбрал это место, потому что оно ему знакомо. Он прятался, поэтому ему надо было изменить внешность. И он был терпелив. – Ева помолчала, припоминая, и процитировала: – «И так долготерпев, получил обещанное».

– Вот как?

– Я думаю, терпеливых часто давят по дороге в землю обетованную, но Библия говорит, что это не так. У него эта фраза в Библии была подчеркнута. И еще одна… – Ева вернулась к столу, наизусть она не помнила. – «Богатство и слава у меня, сокровище непогибающее и правда».

– Обещание денег, уважения и статуса, – задумчиво проговорил Рорк. – Да, все это вписывается. И кое-кто ради этого пойдет на убийство и будет ждать, сколько придется. Приятно пройтись по знакомым кварталам, пока ждешь. Может, даже получаешь подзарядку, встречая знакомых и понимая, что им тебя нипочем не узнать.

Ева прищурилась.

– Люди рассказывают священникам о себе, так? Выкладывают свое личное, тайное… Вот это кайф, а?

– Я знал одного парня, он выдавал себя за священника.

– Зачем?

– Аферы. Ты верно подметила: в церкви люди исповедуются в грехах, а это очень удобно для шантажа, кроме того, в церкви регулярно пускают по кругу тарелку для пожертвований. Лично мне такой ход не нравится.

– Почему?

– Ну, это непорядочно, не так ли?

Ева лишь кивнула в ответ. Она знала о многих его «подвигах», но прекрасно понимала, почему он находит шантаж грешников непорядочным. Такой уж он был человек.

– Может, он хотя бы отчасти и пошел на пластику, и прикинулся священником, чтобы шантажировать прихожан. Может, он шантажировал кого-то из прихожан, а они отправили его за это в ад. Тут есть связка. Священник-мошенник надел «собачий ошейник», чтобы выманить деньги у грешника. А грешник отравил священное вино, чтобы отправить священника-мошенника в ад. – Ева прошлась по комнате. – Но я ничего не пойму, пока не пойму, кто он такой. Кем он был? Мне нужна эта наколка. Скорей бы лаборатория восстановила наколку. Это уже кое-что. Допустим, он свел наколку и лег под нож где-то шесть лет назад. Если бы узнать, где Флореса в последний раз видели живым и здоровым, я хоть пойму, откуда мне танцевать…

Ева оглянулась на Рорка. Он сидел неподвижно, наблюдая за ней.

– Ведь всегда остается эхо, верно? Остаются тени… Так вы, электронные асы, говорите, когда взламывают базы, снимают слои, стирают данные. И всегда есть способ добраться до этого эха, до этих теней.

– Почти всегда, – ответил Рорк.

«Твоих теней никто не нашел», – мысленно добавила Ева. Но многие ли обладают такими же ресурсами, таким же умением, как Рорк?

– Если бы он был так же хорош, как ты, или мог заплатить такому, как ты, он бы не разыгрывал из себя священника в испанском Гарлеме. Он бы прятался и выжидал – уж не знаю, чего он там выжидал! – где-нибудь на теплом пляже.

– Не нахожу изъянов в твоей логике.

– Все это спекуляции. Гадание. Не люблю я так работать – пробираться на ощупь. Завтра же попрошу Фини и наш электронный отдел в этом покопаться.

– А ты сама? Что ты собираешься делать завтра?

– Вернусь в церковь.

Он поднялся и подошел к ней.

– Ну что ж, тогда давай сперва пойдем согрешим.

– Даже я знаю, что это не грех, когда люди женаты.

Рорк наклонился к лицу Евы и прикусил ее нижнюю губу.

– То, что я задумал, пожалуй, все-таки грех.

– Я тут еще работаю.

Рорк расстегнул верхнюю пуговицу ее рубашки, одновременно тесня Еву к лифту.

– Я тоже. – Он втолкнул ее в кабину. – И я обожаю свою работу.

«И здорово умеешь ее делать», – подумала Ева, когда его руки принялись за работу, а ее пульс пустился галопом. Она позволила себе забыться, погрузиться в сладость поцелуя, она была уже где-то далеко, когда двери лифта снова открылись, а ее рубашка полетела на пол.

Прохладный воздух защекотал ее обнаженную кожу, глаза открылись.

Он вел ее, по-прежнему спиной, к террасе на крыше. Стеклянный купол был раскрыт навстречу ночи.

– Что…

Но Ева не успела договорить, Рорк опять овладел ее губами. Она буквально чувствовала, как ее мозги тают.

– Мы погуляли во дворе, поужинали на свежем воздухе. – Рорк прижал ее спиной к каменному парапету. – Будем считать это тройным голом.

Она просунула руку вниз между их телами и обнаружила, что он уже тверд.

– Что ж, я вижу, ты захватил свою хоккейную клюшку.

Рорк со смехом расстегнул ее лифчик – ее склонность к простым белым лифчикам хлопкового трикотажа неизменно возбуждала его – и первым долгом нащупал огромный бриллиант, его подарок, который Ева носила на цепочке и прятала от посторонних глаз.

– Чувствую, я должен ответить шуткой насчет твоей шайбы, но все, что мне приходит в голову, звучит слишком грубо.

Он провел руками по ее груди. Маленькие и упругие груди, а между ними сверкает бриллиант, его подарок. Он почувствовал, как страстно бьется ее сердце под гладкой кожей, почувствовал, как тепло распространяется под его ладонями. И хотя ее глаза были ясны, хотя в них по-прежнему светился задор, Рорк видел, что она взволнована не меньше, чем он сам.

Он перевернул ее и бережно опустил на край широкого мягкого шезлонга.

– Теперь ботинки, – сказал он, приподнимая ее ногу.

Ева откинулась на локтях, наблюдая, как он стаскивает с нее один ботинок, потом другой.

Она была обнажена до пояса. Ее кожа будто светилась в бледном сиянии луны, на лице играла легкая улыбка. Она была неотразима. Рорк сел рядом, снял туфли, потом повернулся к Еве, и их губы снова встретились, когда она принялась расстегивать пуговицы на его рубашке. Она оседлала его и прижалась к нему всем телом.

Теперь Ева не погрузилась, а сознательно нырнула в наслаждение. В жар, в страсть, в чудо, которое они дарили друг другу. И в этот раз, как всегда, она испытала шок, оглушительное, захватывающее ощущение естественности происходящего. Она не ожидала, даже представить не могла, что с ней случится нечто подобное. Он. Принадлежит. Ей. Здесь. Сейчас. Этот великолепный рот, соблазнительный и требовательный одновременно, эти руки – такие искусные! – сводящие ее с ума. Да одно только его прикосновение – кожа к коже – такое знакомое, но все равно ошеломляющее…