Марина Крамер - Жена самурая

– Ольга! – не выдержала Наталья Ивановна. – Ты умяла килограмм печенья! Не его жалко – тебя! Поужинай наконец нормально, оторвись от своих ужасов!

– Это не ужасы, мам, – пробормотала дочь, не отрывая взгляда от экрана, где в этот момент невысокий человек с выбритой головой, на которой оставалась только длиннющая коса на самом темени, размахивал двумя мечами и что-то гортанно выкрикивал. – Это кэндзюцу.

– Кин – что? – удивилась Наталья Ивановна, присаживаясь на край дивана.

– Кэндзюцу, мам. Это такое боевое искусство. А есть еще кэндо, практически запретная техника, ее применяют крайне редко, в основном для воспитания духа настоящего самурая. Понимаешь – «дзюцу» означает «искусство», а «до» – путь, и упор делается именно на духовное воспитание.

– Оленька, ты помешалась, – мама покачала головой и с тревогой взглянула в озабоченное чем-то лицо дочери. – Ты никогда прежде столько времени не проводила у экрана…

– Мне не дает покоя одна вещь… – Ольга выключила телевизор и откинула плед, опуская ноги на пол. – Три трупа – и у всех совершенно одинаковый механизм повреждений. Понимаешь? Совершенно одинаковый – голова отсечена с одного удара, а такое возможно только при очень хорошей подготовке и только специальным орудием.

– Почему непременно специальным? – Наталья Ивановна ногой подвинула дочери тапки. – Ведь раньше казнили, отрубая головы топором – разве это не может быть топор?

Паршинцева взлохматила волосы, сунула ноги в тапки и помотала головой:

– Нет, мам. Топором все равно нельзя отсечь сразу – будет пробная насечка, как бы метка, куда нужно ударить второй раз. А тут и линия среза такая странная – снизу вверх спереди назад, так топором при всем желании не ударишь.

Наталья Ивановна поморщилась, представив, с какими кошмарами приходится сталкиваться ее девочке каждый день. Немудрено, что она так плохо выглядит, мало спит и вообще какая-то стала замкнутая.

Ольга не сказала матери еще одного – того, что недавно ни с того ни с сего вдруг записалась на курсы японского.

Зачем ей потребовалось изучение такого сложного языка, Ольга не понимала, но какая-то внутренняя сила толкала ее к зданию университета, где располагался лингвистический центр. Пройдя собеседование, она выслушала раздраженное замечание пожилой преподавательницы о том, что занятия идут уже несколько месяцев и создавать новую группу они не планировали, а значит, новоявленному полиглоту придется многое наверстывать самостоятельно.

– Я, разумеется, могу оказать вам помощь, – преподавательница выразительно посмотрела на девушку, и у Ольги не осталось выбора, кроме как кивнуть и согласиться заниматься еще и дополнительно за отдельную плату.

«На черта мне это все надо? – раздраженно подумала она, выходя из кабинета. – И теперь еще дополнительно заниматься, и оплачивать дополнительно… Где деньги-то брать? Придется просить Нарбуса, чтобы ставил меня на дежурства в морг, иначе я просто не вытяну».

…Она сразу приметила эту молодую женщину в группе из семи человек – Александра оказалась самой старательной и успешной, ей легче остальных давался непростой японский, и преподаватель часто хвалила ее, отчего глаза девушки теплели, а их жесткий взгляд смягчался. Лицо ее показалось Паршинцевой знакомым, но она никак не могла вспомнить, где и когда могла его видеть.

Александру нельзя было назвать красавицей в том смысле, какой обычно вкладывается в это слово, однако Ольге понравилось ее открытое лицо и глубокие темные глаза. Возможно, черный цвет кудрявых волос, стянутых безжалостно в тугой пучок, слегка старил ее, но не настолько, чтобы сделать внешность отталкивающей. И вообще – она была миниатюрная, статуэточная какая-то, к тому же едва заметно прихрамывала на правую ногу, и все это вызывало у Ольги странное и необъяснимое желание защитить девушку, как защищала бы она свою младшую сестренку. Все это подталкивало Ольгу к знакомству, но Александра не реагировала ни на что вокруг, поглощенная только иероглифами.

Ольга устроилась так, чтобы сидеть впереди Александры, и все время старалась обратить внимание девушки на себя, но та никак не поддавалась и, казалось, вообще не замечала присутствия новой ученицы. После занятий она покидала кабинет первой, и ни разу Ольге не удалось ее догнать и даже заметить, в какую сторону от университета она уходит. Причина была в том, что Паршинцевой постоянно приходилось задерживаться и переспрашивать у Марии Васильевны, той самой недовольной преподавательницы, непонятное.

– Я предупреждала вас, Паршинцева, что вам будет довольно сложно – японский язык все-таки не английский. Хотя выучиться говорить на нем значительно проще, чем писать и читать. С разговорным проблем не возникнет – ну, не должно, во всяком случае – а вот с чтением…

Ольга расстраивалась – именно ради чтения она и пришла на курсы, хотела изучать интересующую ее тему по первоисточникам, а не по переводным изданиям.

– Знаете что, – изрекла однажды Мария Васильевна, сунув в рот дужку модных очков в розоватой оправе. – А вы попробуйте, Паршинцева, поговорить с Сашенькой Сайгачевой.

– С кем? – удивилась Ольга.

– Ну, с нашей Сашенькой, Александрой Ефимовной. Ее супруг – известный специалист по японской культуре. Он занимается изучением восточных боевых техник, прекрасно владеет языком и довольно часто бывает в Японии. Возможно, он не откажется позаниматься с вами, раз уж вам это так важно.

И вот тут все встало на место – конечно, это имя и это лицо она знала хорошо, – Александра Ефимовна Гельман-Сайгачева преподавала на кафедре нормальной анатомии того самого института, который закончила Ольга. Правда, учиться у нее Паршинцевой не довелось – в то время Александра как раз не работала, но потом вернулась и даже сидела в комиссии на госэкзаменах. Просто Ольга никак не ожидала встретить ее в таком месте, а потому не сразу узнала.

– Если так пойдет и дальше, я тихо спячу, – заявил Нарбус, закрывая чемоданчик.

Ольга молчала, хотя ей тоже выезды на совершенно одинаковые трупы уже порядком осточертели. Очередной бомж с отсеченной головой на городской свалке… Кругом зловоние и смрад от разлагающихся гор мусора, снуют огромные собаки, истошно каркают полчища ворон… Рядом с милицейским «уазиком» трутся пятеро таких же бедолаг, как тот, что лежит сейчас в черном полиэтиленовом мешке. С той лишь разницей, что эти пятеро сегодня вечером выпьют свою дневную дозу «технаря», а Червончик – так звали бомжа при жизни – уже нет.

– Но вы точно уверены, что это он? Ничего не путаете? – донимал бомжей Карепанов, пытавшийся получить от них хоть какие-то сведения.