Мартина Коул - Прыжок

— Вы с ним одного поля ягоды, — перебила его Донна. — Это ты хочешь сказать, Джорджио? — тихо спросила она. — Тебе всегда нравились леди, или лучше сказать, девушки? Ну да, я принимала душ в квартире Алана Кокса. Подумаешь, какое дело. Мы ехали на машине всю ночь. Но оставим это. Мне обидно думать, что ты не доверяешь мне, считаешь шлюхой. После всех этих лет, что мы прожили вместе, как ты можешь обвинять меня в этом! Меня, Донну, единственную верную половину в нашем браке!

Она наклонилась вперед и веско произнесла:

— Знаешь что? Если бы я тебе изменила, это пошло бы тебе на пользу, Джорджио. Наверное, тогда ты понял бы, что у тебя есть. Я подставляю свою задницу под ружье из-за тебя, дружище. Я пытаюсь устроить все для тебя, а ты только и можешь, что обращаться со мной, как будто я — одна из этих мерзких девиц из «Поговори с…», что оказывает эскорт-услуги.

Что ж, послушай меня Джорджио Брунос, и послушай внимательно, черт побери. Если ты еще раз намекнешь на что-то в таком роде, тебе конец. Ты понял? Конецберг, покаград — как ты там любил говорить много лет назад. «Забирался в душ…» У тебя хватает наглости сказать это мне, когда сам лучшую часть нашего брака проводил, трахая всех подряд, кому меньше двадцати одного года, которая показывала тебе кусочек ноги и была доступной. Ну и нервы же у тебя, Джорджио! У тебя крепкая шея, черт побери!

Джорджио в ступоре, в шоке слушал ее так внимательно, что у него к горлу подкатила горячая волна тошноты. «То, что Донна так обращается со мной, говорит о многом». Это в первый раз показало ему, что как далеко на свободу вырвалась его жена, и что узда, которой он держал ее, порвалась. С одной стороны, его взбудоражила эта новая, сильная Донна, но с другой стороны, он стал опасаться, даже бояться ее. Двадцать лет она подчинялась его воле; и понять сейчас, что она — сильный человек, и принять это в расчет было ему не только страшно, но и тяжело. «Она может сейчас порвать со мной. Она может подвести меня, но она же может провести меня через все, что мне нужно. Донна, моя маленькая Донна, от нее все зависит». Он понял, что она окончательно и бесповоротно сбросила с себя мантию неудачницы и бросает ему вызов как равная ему, взрослая женщина. И он также понял, что Донна, на которой он женился, девочка, угождавшая всем его прихотям и капризам, исчезла. И она никогда, никогда больше не вернется.

Донна выросла, превратилась в зрелую женщину, и это осознание привело Джорджио в ужас, потому что он понимал, что не сможет справиться с нею как с равной. Никогда ни одну женщину он не примет в таком качестве. Но хуже всего было то, что на некоторое время ему нужно было пресмыкаться перед ней и сказать ей именно то, что она желала бы услышать. Все ради того, чтобы умилостивить ее. «Именно это приходилось делать Донне, чтобы удерживать меня на протяжении всего нашего брака…» Однако Джорджио решил об этом не думать. Вместо этого он нацепил на лицо улыбку, но, разговаривая с ней, чувствовал, что внутри у нее зреет зерно недовольства. Он представлял себя, как ему приходится унижаться перед нею и как он пал в ее глазах.

— Я уже сказал, что мне жаль, Донна, но что я еще могу сделать? Я был дураком, я понимаю. Просто я ревную. Ты не понимаешь, каково это — сидеть тут день и ночь, зная, что ты — на свободе и можешь делать все что хочешь. Я люблю тебя больше самой жизни. Я не могу отделаться от тревожных мыслей, понимая, как ты красива и что мужчины хотят тебя, жаждут обладать тобой. Я знаю парней, которые отдали бы десять лет жизни ради такой же отличной женщины, как ты, или даже вполовину такой хорошей. Пожалуйста, скажи, что прощаешь меня. Я не переживу, если мы сегодня расстанемся с тем, что произошло между нами. Честно, Дон-Дон, это меня убьет.

Донна новыми глазами смотрела на Джорджио и удивленно отметила, что страстная мольба Джорджио не вызвала у нее ни малейшей дрожи, как это было раньше, до того, как его посадили. Осознание это ранило ее, несмотря на то что она ощущала, что сейчас стала сильнее. Она стала сильной, как никогда в жизни. Глядя ему в глаза, она думала: «И это все, что мне нужно было сделать, чтобы он заметил меня? Значит, мне надо было заставить его ревновать меня много лет назад? Значит, мне надо было ответить ему тем же, когда он мне изменял? Неужели это все и вправду так легко? Просто надо было заставить его думать, что ко мне приклеился другой симпатичный мужчина?»

И вдруг она ощутила тщетность их брачной жизни, бесполезность прожитых с ним лет. Она любила этого мужчину всеми фибрами души, а он время от времени платил ей тем же. Она была благодарна ему за малейшее проявление привязанности, которое он ей выказывал в течение долгих лет, считая, что выполняет свой долг. В их браке он был лидером, да и в их отношениях тоже. Осознание этого ошеломило ее своей простотой. И теперь он смотрел на нее так, словно она на самом деле была его жена. Он смотрел на нее как на женщину, и ей это было приятно. Очень, очень приятно.

Она улыбнулась ему, но эта широкая улыбка не коснулась великолепно подведенных глаз.

— Я прощу тебя, Джорджио, но на одном условии. Ты никогда больше не смей говорить со мной в таком тоне. Я твоя жена, ты слышишь, твоя жена! А не любовница или какая-нибудь потаскушка на одну ночь. Я миссис Донна Брунос, и неплохо бы тебе запомнить это на будущее.

Джорджио кивнул, с трудом переборов желание ударом смахнуть улыбку с ее лица. Донна еще несколько мгновений смотрела ему в глаза, потом опустила взор к чашке и сказала:

— Прыжок состоится через неделю. Это будет двадцать девятое ноября, и тебе нужно вызвать здесь переполох, чтобы начальник тюрьмы был вынужден перевезти тебя в другое место. Правило ХПИД нужно строго соблюдать, но ты должен заставить их перевести тебя в другую тюрьму, а не просто в другое крыло. Эрик думает, что тебе лучше напасть на всех насильников, вызвать в крыле мятеж, а потом, до кучи, ты должен обдать дерьмом начальника.

Джорджио изумленно слушал жену: «Сегодня для меня настоящий день откровений».

— Я с удовольствием окачу дерьмом начальника, Донна. Меня это порадует.

Она кивнула. Снова глядя ему в глаза, она твердо сказала:

— Тебе надо как можно больше устроить тут беспорядков, чтобы они захотели избавиться от тебя. Со своей стороны, я бы сказала, что это все равно что устроить забастовку или что-то еще, может, не такое мощное…

— Нет, — вмешался Джорджио, — если я подберусь к этим насильникам, то лучшего не придумать. Я могу сделать так, что все мужики озвереют против них. Я только позабочусь о том, чтобы тюремщики поняли, что я вызвал все это, что я — главный зачинщик. Я думаю, они хотят, чтобы я все это устроил утром?