Эвелин Энтони - Шаг до страсти

— Возможно, не сейчас, — сказал он. — Через три дня мне нужно возвращаться. Сегодня мне хотелось бы немного поговорить о себе, если не возражаешь. Пожалуйста, не вставай.

— Три дня — а я думала, почти через неделю.

— Я приехал раньше тебя. — Он нагнулся и достал бутылку виски. Чуточку плеснул ей в стакан. — Для меня, не для тебя.

Джуди села:

— Ты знаешь, ночной сторож видел нас здесь. Наверное, он доложит.

— Несомненно. — Свердлов снова улыбнулся. — Я уверен, что за нами следили все время. Когда ты вернешься, тебе будут задавать вопросы насчет меня.

— Кто будет задавать вопросы? — с удивлением повернулась она. Его рука опять потянулась и дотронулась до ее ладони.

— Ваша разведка. ЦРУ. Что ты им скажешь?

— Попрошу не лезть не в свои дела. Отпусти мою руку. Я тебе не верю, Федор. Ты же сказал, что хочешь поговорить.

— Ты можешь мне верить, — сказал он. — Дай мне подержаться за твою руку. Я боюсь темноты.

— Ты не боишься ни черта ни дьявола, — сдалась Джуди.

— Это неправда. — Он говорил совершенно серьезно, от насмешки не осталось и следа. Он был человеком, у которого настроение менялось молниеносно. — Нет никого, кто бы не боялся чего-нибудь. Ты приехала сюда, спасаясь от любовного романа. Я приехал потому, что мне не от чего бежать. Ты можешь это понять?

— Нет. — Она покачала головой. — Что это значит?

— Я сделал хорошую карьеру, — ответил Свердлов. — Многообещающую. Моя жена — знаменитый специалист, она красивая молодая женщина. Я из великой страны и принадлежу к великому социалистическому движению, которое, придет день, будет воспринято всем миром.

— Упаси нас бог, — вставила она.

— Не спасет. Бог не существует. Не прерывай меня, я играю в капитализм и подсчитываю свои активы. У меня завидное здоровье, и я могу иметь девочек, когда только захочу. Кроме тебя. Но мне не нужны девочки, мне не хочется видеть жену, и у меня больше не осталось веры в мировую социалистическую революцию. Что мне делать?

Какое-то время она не знала, что ответить. Луна вышла из-за облаков, и они могли отчетливо видеть друг друга. Его лицо казалось жестким и напряженным, рот еще более перекосился. Ни с того ни с сего Джуди зазнобило. Она осознала, что в такую тропическую ночь причиной озноба мог быть только страх, физический страх.

— Что ты хочешь сказать мне? — прошептала она, словно ночной сторож все еще ходил поблизости.

— Не знаю, — сказал Свердлов. — Я спрашиваю тебя. Что мне теперь делать?

— Тебе нужен был отпуск. — Слова звучали беспомощно. — Возможно, ты переработал. Разве ты не чувствуешь себя по-другому сейчас?

— Да. — Он снова закурил, а ей забыл предложить сигарету. Джуди начинали нравиться его крепкие сигареты. — Да, я чувствую себя не таким скованным. Я чувствую, что мог бы остаться здесь навечно, не делая ничего другого, кроме того, чтобы проводить время с тобой. Мне не хочется возвращаться. Мне не хочется по приезде найти письмо жены, в котором она сообщает, как прекрасно, что правительство Чехословакии решило предать суду по обвинению в измене всех государственных служащих, и какую ошибку мы совершили, не расстреляв Дубчека в самом начале...

— Неужели она и в самом деле так думает? — с ужасом спросила Джуди.

— Так она думает, — ответил Свердлов. — Так думал и я, но по иным причинам. Теперь я не принимаю и эти причины. Я лишился даже честолюбия.

— А ты не можешь попросить, чтобы тебя вернули обратно в регулярную армию?

Он искоса посмотрел на нее:

— Это то, на что я меньше всего могу рассчитывать.

— Я не в силах помочь тебе, — сказала она. — Прости. Я не знаю, что тебе ответить. Наверное, тебе придется как-то смириться. Возможно, для этого не потребуется много времени. Я тебе говорю, ты переработал. Тебе нужен антракт. Останься здесь до моего отъезда. Ты можешь?

— Да. — Она почувствовала, как он успокаивается. Рука, которой он держал ее ладонь, ослабила хватку, шевельнулись пальцы, а большой снова принялся за свое чувственное упражнение. — Да, я могу остаться, если захочу! Мы можем уехать в один и тот же день... Думаю, мы могли бы еще раз отправиться в гавань, завтра, например. С удовольствием сплавал бы на какой-нибудь другой остров.

— Это займет несколько дней. Самый близкий — Гренада. Туда на самолете — один час лету.

— Два часа до Бразилии. Ты не хочешь поплавать перед сном?

— Нет, сегодня не хочется. — Джуди встала, и они направились к выходу. Он открыл дверь, и она вышла из бунгало.

— Какой же длинный вечер. И такой грустный для тебя, — сказала она.

— Он был хорошим для нас обоих. — Свердлов протянул руку. Когда она взяла ее, он положил другую руку ей на плечо. — Одно удивило меня. Почему ты не предложила, чтобы я перешел на вашу сторону? Разве я не нужен Западу?

— Возможно. — Джуди посмотрела на него. — Но это не для тебя. Я знаю.

— Я тоже, — сказал он. Он провел рукой по ее плечу, по шее под волосами. — Я думаю, что ты нейтральный человек. Тебе не надо новообращенцев.

— Нет. И я не хочу, чтобы обращали меня. Я верю в право выбора. Но ты не беспокойся. Я думаю, твое чувство разочарования пройдет, это же только настроение.

Он заговорил тихим голосом:

— Знаешь что? Ты забыла про полковника, правда?

— Спокойной ночи, — произнесла Джуди. Она шагнула к своей двери, до нее оставалось не больше пяти футов.

— Завтра пойдем и поищем твой тамаринд.

— Что ты скажешь, если мы найдем его?

— А что ты скажешь, если мы его не найдем?

Глава 4

Миссис Стефенсон, жена посланника, пришла к выводу, что жена мистера Патерсона нравится ей несравненно больше, чем сам полковник. Не в правилах Маргарет Стефенсон отдавать предпочтение женщинам перед их мужьями, она много раз повторяла своему мужу, что посольские жены смертельно надоели ей. «Они такие вульгарные в наше время».

Эти слова она тоже повторяла на каждом шагу, делая ударение на прилагательном. «Все на одно лицо, и не с кем поговорить». Такое отношение коробило Фергуса Стефенсона. Фанатично преданный всем, кто принадлежал к кругу его сотрудников, он проявлял крайнюю щепетильность в общении даже с каким-нибудь простым клерком. Он никогда не кичился своим вызывающим благоговение рангом или в равной степени вызывающим благоговение опытом, чтобы ткнуть кого-нибудь носом в совершенный промах. Он был образцовым во всех отношениях, что было слишком хорошо известно его жене. Сотрудники говорили о нем с примесью восхищения, но это очень раздражало ее. Еще бы, они ведь не жили с ним! Они видели импозантный фасад, а она существовала вместе с обитателем вылизанного добела склепа и могла клятвенно засвидетельствовать, что это труп. В тот вечер, когда они одевались к ужину, она сообщала ему из ванной о своих впечатлениях.