Сохейр Хашогги - Мираж

Малику понравилось, что Фарид в разговоре отступил от формальностей. Первое, что поразило Малика во Франции, были откровенные и грубые разговоры мужчин о женщинах. В аль-Ремале было не принято обсуждать не только своих жен, но и супруг отсутствующих мужчин. В данном случае Фариду пришлось говорить о жене Наджара, а это само по себе было нарушением приличий.

— Время от времени, — заговорил Фарид, — приходится встречать мужчин, которые пляшут под дудку своих жен, находясь у них под каблуком. Я не хочу сказать это о Магире, но он внимательно прислушивается к мнению своей жены и старается во всем ей угодить. Кстати, очень любопытно, что он не развелся с ней, хотя Салима оказалась бесплодной. Еще любопытнее, что он не просил у тебя денег, чтобы взять вторую жену. Может быть, правда, он именно это хочет обсудить с тобой, но я в этом сильно сомневаюсь. Думаю, что именно Салима настраивает его против отъезда.

Малик нетерпеливо остановил друга.

— Все это действительно очень интересно, но какое это имеет отношение к возможности нашего отъезда во Францию?

— Думаю, причина в том, что Салима просто не хочет никуда уезжать. Она счастлива здесь, среди своих родственников и подруг.

— Но они уедут отсюда не навсегда, самое большее, на год-два.

— Магир это прекрасно знает, но Салима, видимо, уперлась, и он встал на ее сторону.

— Наверняка это вопрос денег. Я заплачу больше, и все уладится.

— Кто знает, возможно, деньги и сыграют свою роль. Но, честно говоря, думаю, их можно убедить только одним способом.

— И каким же, если не секрет?

— Их можно привлечь возможностью иметь детей, а лучше сына, ты же понимаешь, что это для них самое важное.

Малик воздел руки вверх.

— К несчастью, кузен, в этом я вряд ли смогу им помочь.

— Кто знает, скорее всего именно ты сможешь это сделать. Магир и его жена еще молоды. Может быть, причина их бездетности чисто медицинская. Я слышал, во Франции есть врачи, специалисты по этому вопросу.

— Ты прав. Я, конечно, не очень сведущ, но тоже слышал, что во Франции чуть ли не каждый день делаются открытия в медицине.

— Все это и есть рычаг, которым ты сможешь сдвинуть с места неподатливую Салиму.

— Но я не могу им ничего обещать, Фарид.

— Можешь. Ты можешь вселить в них надежду.

По левой стороне дороги, словно из-под земли, выросли дома городской окраины. В первый момент Малик с трудом узнал свой город. Новые железобетонные здания обступили шоссе, точно стадо гигантских слонов. Но между новыми монстрами проглядывали низенькие постройки старых кварталов. Верхние этажи ветхих строений были забраны решетчатыми ставнями, чтобы женщины могли смотреть из окон, сами оставаясь невидимыми.

Даже дома здесь носят чадру, подумалось Малику.

— Главная твоя проблема — это преодолеть старое мышление. Ты же понимаешь — махтуб. Писание. Воля Аллаха, — сказал вдруг Фарид, словно прочитав мысли кузена.

Он тряхнул головой, давая понять, что больше не желает говорить на эту тему.

— Ну вот, за болтовней мы и приехали.

— Кузен, ты сказал, что я могу вселить надежду в Магира, но ты, именно ты, вселил надежду в меня. Я не в силах отблагодарить тебя. Я хочу, чтобы в один прекрасный день — пусть Аллах приблизит его — ты приехал ко мне в Марсель. Мы с тобой составили бы великолепную команду.

Фарид улыбнулся.

— Скорее всего я так и поступлю, кузен. Аллаху известно, что у меня слишком слабая голова для занятий нашим семейным ремеслом.

Машина подъехала к дому Омара Бадира.

Знакомый с детства родной дом, в котором Малик вырос, показался ему неожиданно маленьким, несмотря на свои внушительные размеры. Отец тоже словно стал меньше ростом и выглядел болезненным. Старый Омар, однако, сумел сохранить величавую осанку и зоркий взгляд. После взаимных ритуальных приветствий он немигающими глазами уставился на костюм Малика.

— Малик только что сказал мне, дядя, — ехидно произнес Фарид, — что он одет лучше всех в Марселе.

Старый Омар на удивление снисходительно относился к племяннику: ему позволялось веселиться тогда, когда Малик не смел поднять на отца глаз.

— Разве мы в Марселе? — Отец улыбался, но взгляд его был холоден и колюч.

— Прошу прощения, отец, — начал оправдываться Малик. — Я страшно устал и заснул в самолете — это была правда, — а когда проснулся, времени на переодевание уже не было. Но я сейчас же сменю одежду.

— Нет, нет, не стоит, — смягчился Омар. — Оставайся пока как есть, время терпит, переоденешься к молитве. Кстати, я хотел бы тебя кое с кем познакомить.

Отец позвонил, и на пороге появилась Бахия с темноглазым ребенком на руках. К пеленкам младенца были приколоты булавками многочисленные амулеты — маленькие таблички с изречениями из Корана, заклинаниями от джинов — сверхъестественных существ, способных принимать любые обличья для совершения своих гнусных злодеяний.

— Это твой брат Юсеф, — с гордостью произнес Омар.

Когда Малик во Франции узнал о рождении своего сводного брата, он не испытал ровным счетом никаких эмоций, словно прочитал эту историю в разделе светской хроники, где рассказывалось о жизни людей, чужих и незнакомых. Но теперь, глядя на малыша, Малик почувствовал, как все его существо охватывает необъяснимое теплое чувство.

Поднявшись, Малик протянул руки к маленькому брату. Почти у всех его друзей уже были дети, иногда уже по трое и по четверо. Но этот малыш вполне мог быть и сыном самого Малика. В душе его родилось сумасшедшее желание сказать Омару, что он не только «молодой» отец, но уже и дед. Но отец решил не затягивать сентиментальную сцену и, к великому облегчению Малика, дал знак Бахии унести ребенка. Приближалось время молитвы.

Поговорили об Онассисе. Суждения отца были на редкость глубокими и верными, хотя и не вполне свободными от горькой зависти. Впрочем, Омар дал понять, что разговор можно будет продолжить во время обеда.

— Расслабься, приведи себя в приличный вид. — Это означало совет переодеться в тоби. — Пойди поздоровайся с матерью, потом зайди на минуту к Ум-Юсеф. Да, и не забудь о своей младшей сестре. Она давно с нетерпением высовывается из женской половины и при каждом дуновении ветра спрашивает, не ты ли это приехал.

Малик страшно соскучился по матери и сестренке, но опасался, что во время визита вежливости ко второй жене отца будет стесняться и неловко себя чувствовать. Эта женщина была всего на несколько месяцев старше Малика и недолюбливала своего пасынка. Но его опасения были напрасны: после рождения сына мачеха была, на седьмом небе от счастья и весьма сердечно встретила Малика. Ребенок давал ей почетное право именоваться «Ум» — «мать», Ум-Юсеф — мать Юсефа.