Наталья Калинина - Побег из страны грез

Сейчас, разглядывая в окно поток почти не двигающихся машин, она думала, что поступила очень глупо, написав такое письмо с шизофреническим душком человеку, уважение и внимание которого желала завоевать. Поддалась желанию получить сочувствие и совет… Но ведь его сочувствие не нужно! Не потенциальной клиенткой хотелось быть для него, а Богиней. И неважно, что на «богиню» она не тянет, ведь так приятно потешить себя фантазиями, как в один из дней она встречает писателя в реальности и пленяет его своей привлекательностью, загадочностью и умом!

Сейчас, уныло рассматривая плетущийся рядом с их машиной по другой полосе серый «Опель», Алиса думала о том, что ее мечты – всего лишь пепел, растертый между пальцами. Красотой она не блистала. Загадочной тоже не была – достаточно вспомнить, как она письмо за письмом обнажала перед писателем душу, рассказывая в подробностях даже свои сны. Ум… О каком уме можно говорить после того, как она так глупо попалась на удочку подростковых фантазий и увлеклась «звездой», мечтая, что однажды «небожитель» сойдет с небосклона ради нее? Божество не преклоняет колен перед блеклой глупой молью. И уж тем более о каком уме можно говорить после того, как она вчера рассказала о том, что с ней происходит…. Об этих «галлюцинациях»…

– Алиса, что с тобой? – ворвался в ее мысли встревоженный голос мужа. Алиса от неожиданности вздрогнула и резко повернулась к нему.

– Ты так скривилась. У тебя что-то болит?

Болит. Совесть и самолюбие.

– Нет, – мотнула она головой и вновь уткнулась в окно. Машины в соседнем ряду получили возможность двигаться быстрее, чем в ряду, где простаивал их «Фольксваген», и серый «Опель» вырвался вперед на три машины. Его место заняла другая, не опознанная Алисой иномарка синего цвета, с заднего сиденья которой мальчик лет пяти показывал Алисе в окно язык. Девушка не сдержалась и состроила мальчику рожу. Тот засмеялся и высунул свой розовый широкий язык так сильно, как мог. «Фу», – подумала Алиса и отвернулась. Вытащив из сумочки мобильный, она вошла в Интернет, чтобы проверить почту. И, не увидев ответа от писателя, еле сдержала набежавшие от огорчения слезы.

Когда Инга свернула на улицу, ведущую к дому, то заметила вышедшего из ворот брата. Вадим, одетый в джинсы и светлую футболку, шел навстречу торопливым шагом.

– Ты куда собрался? – удивленно спросила Инга, подходя к приостановившемуся при виде ее брату.

– Почти то же самое собирался спросить и у тебя, с той лишь разницей, что меня интересует, откуда ты идешь.

– С кладбища, – не стала отпираться Инга.

– Понятно, – многозначительно усмехнулся Вадим. Но ни расспрашивать, ни комментировать больше не стал. Сунул руки в карманы и, кивнув за спину сестры, спросил: – Пройдешься со мной?

– Далеко? Боюсь, Алексей уже проснулся и хватился меня.

– Хватился, – кивнул брат. – Но я сказал, что ты пошла на рынок. Ты тут превратилась в раннюю пташку.

Вадим был прав: обычно Инга ложилась спать очень поздно и вставать рано не любила. А здесь, в городке детства, будто вернулись ее утраченные привычки. Часто Инга вставала рано и уходила на рынок, чтобы принести Нине Павловне свежих, еще с капельками росы на боках, овощей, не успевших истомиться под утренним солнцем в корзинах в ожидании своего покупателя. Домработница говорила, что, если хочешь получить лучшую часть мяса и застать богатый выбор рыбы, отправляться за покупками нужно спозаранку. Ни рыба, ни вырезка дожидаться, пока ты выспишься, не станут. И Инга соблюдала это правило.

– Я проходила мимо рынка, но не зашла на него. Задумалась.

– Понятно. Ну так что, пройдешься со мной? Не беспокойся, Алексей уже заперся в кабинете с работой.

– Тогда пошли, – согласилась Инга.

Когда они в молчании дошли до развилки двух дорог, одна из которых вела к рынку, а другая – к набережной, Вадим вдруг подхватил сестру под локоть и повел ее по той дороге, которая шла к морю.

– Эй, я думала, мы на рынок идем…

– Успеем. Пойдем поздороваемся с морем.

Они неторопливо шли по пустой, позолоченной утренним солнцем набережной. Инга помнила ее еще узкой, отгороженной от пляжа обычной оградой из металлических прутьев. Сейчас же, отреставрированная, расширенная едва ли не втрое, вымощенная новой плиткой, украшенная белоснежной стеной с колоннами, с фонарями «под старину», набережная приобрела помпезный вид. Но, несмотря на то, что эта, новая, украсила город, та, старая, нравилась Инге куда больше. Просто потому, что по ее разбитым плитам она бегала девочкой, через тот некрасивый забор перемахивала легкой птицей, в каждой трещине, как в пещере – сокровища, скрывались ее детские воспоминания. Эта же, белоснежная красавица, казалась чужой. Сейчас, прогуливаясь по ней рядом с братом, Инга думала о том, что в родном городе она чувствует себя курортницей. Но, может, все дело в том, что почти половина ее жизни прошла в столице, и Москва с ее суетой, загазованностью, шумом стала куда ближе провинциального города. Инга уже давно жила на бегу, следуя столичным правилам.

– Знаешь, Вадим, я все же думаю о переезде, – она первой нарушила молчание. Похоже, брат решил ни о чем ее не расспрашивать и ожидал, когда сестра сама начнет разговор.

Он не выказал удивления, едва заметно кивнул, давая этим понять, чтобы Инга продолжала.

– Ты знаешь, что значат для меня Алексей и Лиза, – сказала она, от волнения теребя серебряные браслеты на запястье. – В нашей ситуации надо что-то решать. Вернее, кому-то решиться. Его, как видишь, к этому месту привязывает куда больше вещей, чем меня – к Москве.

– Не знаю, как ты проживешь без столицы, ведь ты уже давно стала ее частью. Или она – частью тебя, – ответил Вадим, хмурясь. И вытащил из кармана джинсов смятую пачку сигарет.

– Ты же сам говорил, что был бы только рад тому, если бы я связала свою жизнь с Алексеем.

– И говорю, – кивнул он, приостанавливаясь, чтобы прикурить. Дым попал ему в глаза, и он, поморщившись, помахал ладонью, разгоняя его. – Если бы ты вышла замуж за Чернова, я был бы за тебя спокоен.

– А сейчас не спокоен? – засмеялась она, протягивая руку, чтобы попросить сигарету.

Вадим не ответил на ее вопрос, лишь, глядя на требовательно раскрытую ладонь, нахмурился:

– Ты же ведь почти бросила?

– Почти не считается.

Он протянул ей сигарету и чиркнул зажигалкой. Инга прикурила и замолчала. Она ожидала от брата вопросов, уговоров или советов, но тот продолжал идти молча. Лишь часто подносил к губам сигарету и выдыхал дым так резко, будто сплевывал.

Какое-то время они так и брели в тишине, нарушаемой иногда криками чаек, – долго, до тех пор, пока не оборвался белоснежный забор и нарядная плиточная набережная не осталась за их спинами. Они прошли по асфальтированной дороге, сузившейся в простую тропу, и, увидев спуск к морю, направились к нему. Вступив на прохладную гальку, Инга скинула шлепанцы и пошла по гладким камешкам босиком. Вадим задержался, чтобы развязать шнурки на кедах.