Мэри Стюарт - Лунные пряхи

— Возможно, тебе так кажется, потому что ты отвык от них. Ты стал городской пташкой, как и я. Теперь высокие горы вселяют в меня страх.

Он серьезно ответил:

— Город или горы — разницы никакой, если там живут злые люди. В детстве, когда я жил в своей деревне, там было то же самое. Мы боялись, даже находясь у себя дома, в своей постели… только тогда война представлялась нам, мальчишкам, чем-то волнующим, возбуждающим. Но теперь… нет, больше я так не считаю.

Из хижины послышались какие-то звуки — шуршание сухих листьев, тяжелый вздох, затем все снова стихло.

Ламбис понизил голос:

— Мне пора идти. Я принесу все, что смогу дотащить. Будь осторожна, тэспойнис.

— Меня зовут Никола.

— Ну хорошо, Никола.

— До свидания и удачи тебе. — Я судорожно сглотнула. — Ты тоже будь осторожен. Скоро увидимся. Только, ради бога, не упади в темноте и не сломай ногу… Как думаешь, сколько времени тебе понадобится?

— Я дождусь рассвета. А после того как рассветет — возможно, еще часа три.

— Хорошо, — сказала я как можно спокойнее. — Но если до полудня ты не вернешься, я пойду тебя искать.

— Ладно.

Он начал спускаться по склону горы, и вскоре силуэт его стал неразличим в сгущающихся сумерках. Шаги его замерли вдали — один раз до меня донесся хруст ветки, потом стук потревоженного камня, а затем все стихло.

Чайки улетели. На востоке, над вздымающимися ввысь горными вершинами, небо было облачным, но здесь, от меня и до моря, оно казалось совершенно ясным, лишь быстро темнело по мере приближения ночи. Уже зажглись первые, самые крупные звезды, излучая ровный яркий свет. Я вспомнила, что прошлой ночью луна была на ущербе — едва заметный узенький серпик, тусклый, словно серебро, которое столь усердно полировали, что оно уже начало стираться…

Рядом со мной зиял чернотой дверной проем хижины, будто вход в пещеру. Сама хижина прилепилась к скале, словно ища у нее защиты, — впрочем, так оно и было. Я опять взглянула на ночное небо. Думая о Ламбисе, понадеялась, что луна, пусть и плохонькая, все-таки взойдет, прорвется сквозь облака и прольет хоть немного света. Но для нас с Марком и самая безлунная ночь не будет достаточно темной.

Я отмахнулась от мрачных мыслей. Лучше не думать о том, что нас могут найти. Нас не найдут. А если и найдут, то все здесь вообще произошло по недоразумению, и никакой опасности нет. Совсем никакой.

С этой мыслью, пытаясь изо всех сил заглушить тревогу, я повернулась и ощупью двинулась в темноту хижины.

— Ламбис?

Значит, он не спал. Я тихо пошла на звук его голоса и села у края постели из хвороста.

— Ламбис ушел к яхте, чтобы забрать вещи и поискать там Колина.

— Ты?!

— Да, я. Только не волнуйся, прошу тебя. Кому-то ведь надо было туда пойти. Ни один из нас не смог бы отправиться за продуктами в деревню, а дорогу к яхте я бы не нашла. К утру он вернется. Есть хочешь?

— Что? Нет. Только пить немного. Но послушай, что за чушь! Я думал, ты сейчас уже спокойно спишь в своей гостинице. Тебе надо идти, иначе они замучают тебя расспросами.

— Да нет же, я ведь сказала: меня там ждут только завтра. Моя кузина Франсис задержалась и приедет тоже не раньше завтрашнего дня, так что никто обо мне не станет беспокоиться, честное слово. Даже и не думай об этом, сейчас я дам тебе попить, в термосе есть вода… если мне только удастся ее налить… Вот, держи.

Когда он ощупью брал у меня кружку, рука его встретилась с моей, и я почувствовала, что он напрягся, подбирая слова. Но должно быть, он был слишком утомлен, а жар все еще затуманивал его сознание, потому что дальнейших возражений по поводу моего присутствия не последовало; утолив жажду, он лишь тяжело вздохнул и вернулся к тому, с чего я начала:

— Так он пошел к яхте?

— Да.

— Он все тебе рассказал? И о Колине?

— Да. Мы подумали: вполне возможно, что Колин уже добрался до яхты.

Марк промолчал. Я услышала хруст подстилки, когда он снова улегся. Ветки, из которых была сложена постель, издавали сухой, резкий запах, впрочем, недостаточно сильный, чтобы заглушить запах грязи и болезни.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила я.

— Хорошо.

Я нащупала его пульс. Он был слабым и очень частым.

— Господи, если б я рискнула вскипятить немного воды! Как твоя рука?

— Болит, но уже меньше. — Он отвечал терпеливо, словно послушный ребенок. — К утру будет лучше.

— Если только мы сможем тебя согреть, — сказала я, — и ты немного поспишь. Тебе тепло?

— Боже, да я словно в кипящем котле!

Я прикусила губу. К счастью, ночь выдалась далеко не холодная и до сих пор поверхность скал испускала впитанное за день тепло. Но впереди еще много часов, ближе к рассвету похолодает, а в это время года, вполне возможно, еще и тучи нависнут, и дождь польет.

Слабый пульс под моими пальцами бился часто-часто. Безвольно раскинувшись, Марк тихо лежал в своем углу. Неожиданно он заговорил:

— Я забыл твое имя.

— Никола.

— Ах, да. Извини.

— Не беда. А ты Марк — а дальше как?

— Лэнгли. Когда он вернется?

— Он не сказал, — солгала я. — Он собирался спрятать яхту, чтобы ее не было видно с берега. Для этого ему понадобится дневной свет.

— Но если Колин вернется к яхте…

— Он ее найдет. Поищет — и найдет. Она же будет совсем рядом, только ближе к утесу, под ним. Не думай об этом. До рассвета мы все равно ничего не сможем сделать, так что если тебе удастся обо всем забыть, расслабиться и поспать, то завтра ты, вполне вероятно, поправишься настолько, что сможешь спуститься к яхте.

— Я постараюсь. — Он нервно заерзал, словно больная рука не давала ему покоя. — Но как же ты? Тебе надо идти. Я и один не пропаду. Ты правда уйдешь завтра? Тебе нельзя ввязываться в это дело, понимаешь?

— Да-да, — успокоила я его. — Как только Ламбис вернется, я уйду. Обсудим это утром. А сейчас успокойся и постарайся заснуть.

— Ламбис вроде говорил, что где-то здесь есть апельсин?

— Ну конечно. Подожди минутку, сейчас очищу.

Он молчал, пока я возилась с апельсином, и схватил протянутую дольку чуть ли не с жадностью, но, когда я передала ему еще одну, он вдруг потерял всякий интерес и оттолкнул мою руку. Его забила дрожь.

— Приляг, — сказала я, — и закутайся получше в эту штуку.

— Ты же сама замерзла. Ты ведь без куртки. — Он сел, казалось, придя в себя. — Господи, девочка, на мне же твоя шерстяная кофта. Надень ее.

— Нет. Мне и так хорошо. Нет, Марк, черт возьми, у тебя ведь температура! Не заставляй меня все время бороться с тобой из-за каждой мелочи.

— Делай, как я тебе сказал.