Алла Полянская - Моя незнакомая жизнь

– А я ее искала…

– Рита, блузка вся в крови, и кровь не старая.

– В крови?! Но…

– Наверняка экспертиза покажет, что это кровь Борецкого.

– И ты думаешь, что его убила я?

– Если бы я так думал, ты была бы уже в наручниках. А так я сижу и разговариваю с тобой. Как ты узнала, что она там лежит?

– Я не знала. Эту кофточку я еще две недели назад искала, чуть ли не в мышиные норы заглядывала, но не нашла. Потом решила, что она где-то в шкафу и сама найдется, как не раз бывало. А сейчас приснилось, будто здесь Нина Литовченко, отчего-то одетая в школьную форму, и роется в шкафу. Я к ней, а у нее вместо лица змеиная морда.

– С чего же ты взяла, что это именно Литовченко, если лица не видела?

– Почему-то знала, и все.

– Странная история. Ладно, как-нибудь справимся. Кто-то подставляет тебя, причем по-взрослому, технично. Если бы не вереница случайностей, которые свели на нет замысел, ты бы уже общалась с бомжихами в КПЗ. Рита, ты должна включить мозги и подумать, что не-обычного произошло в твоей жизни в последнее время. На ровном месте такие напасти на человека не сваливаются. Откуда Литовченко знает тебя? А она тебя знает, даже не сомневайся.

– Да ничего не случилось необычного, абсолютно! Все как всегда. А насчет того, что она меня знает, так, может, Витька ей обо мне рассказал? Если, конечно, она с ним спала. Принялся, например, перечислять своих баб – по крайней мере, тех, кого помнил, что дело нелегкое, – вот и всплыло мое имя.

– Не клеится. Если Борецкий имел дело с таким количеством женщин, почему она взъелась именно на тебя?

– Не факт. Мы же не знаем, что с другими.

– Резонно. Но мне кажется, здесь что-то очень личное. Ладно, спи, Рита. Утром отвезу твою одежку на экспертизу, но уже сейчас могу сказать, что блузка не была на тебе во время убийства Борецкого.

– Я это и так знаю. А на ком была?

– Ни на ком. Характер пятен говорит о том, что вещь просто обмакнули в кровь. Если бы убийца был одет в кофту во время убийства, на ней были бы брызги, а здесь мы видим большие пятна, ткань явно приложили к луже на полу. Да, скорее всего, так и было. Тот, кто это сделал, решил, что полиции такого «доказательства» будет достаточно. И было бы достаточно, поверь!

– Охотно. Разбираться бы никто не стал.

– Именно. А ты чего хотела? Личный состав у нас – пацаны лет по двадцать пять, а то и моложе. Что они умеют? Выбивать показания, подгонять доказательства, подбрасывать наркоту, а не проводить следствие. Старые же, опытные кадры на заслуженном отдыхе, в охранных агентствах, адвокатуре. Никто не хочет за нашу зарплату подставляться под пули.

– Не начинай! Не нравится – иди поищи другую работу, а не ломай людям жизнь только потому, что не можешь и не хочешь делать свое дело как следует.

– Вот как ты это видишь?

– Не только я. Вы там с ума посходили совсем в своих отделах? Превратили их в пыточные!

– Сама бы попробовала, потом уж и говорила…

– У меня нет такого желания! И если у тебя тоже нет, то ищи себе другое место.

– А куда я пойду?

– Хотя бы к нам в агентство. Работа как работа, ты же не вовсе баран безмозглый, въедешь. Но ведь не захочешь. И знаешь почему? Потому что ты привык к власти. Отлично знаешь: стоит помахать своим удостоверением, и ты вполне можешь творить вещи, за которые другому положена тюрьма. Скажешь, нет? И вот из-за этой небольшой власти ты и не уйдешь из полиции, хотя сам понимаешь, что система насквозь гнилая и мерзкая.

– Если я такая мразь, отчего же тогда не упаковал тебя в клетку сразу, а сижу тут и разговариваю с тобой?

– Может, потому, что не все человеческое в тебе умерло. Мама тебя хорошо воспитала, наверное. Именно поэтому.

Панков устало смотрит на меня, потом молча встает и выходит. В дверях оглядывается.

– Спи, Рита. Завтра будет длинный день.

– Доброй ночи.

Да, впереди тяжелый день. И пусть меня расстреляют гнилыми помидорами за сараем, если я хоть отдаленно представляю, что происходит. Включить мозги мне сейчас трудно, потому что я не могу сообразить, с какой стороны подойти к делу. А еще замки надо поменять, сигнализацию установить, снова расходы. Да и времени не будет – в десять я должна быть в прокуратуре. Кто знает, сколько меня там продержат, а пока я отсутствую, неведомый враг может снова прийти в мой дом, и бог знает, что я после его визита тут найду. И хорошо, если именно я найду. А если полиция?

– Вставай, принцесса!

Я словно и не спала совсем, а меня уже будят. Открываю один глаз – Игорь Васильевич, завернутый в Лехин халат, притащил мне кофе в постель. Я не люблю кофе и держу его только для гостей, но следователь не мог этого знать, а потому я отважно беру чашку – человек же старался! – и делаю глоток. Боже, какая гадость…

– Ты не любишь кофе?

Панков внимательно смотрит на меня, и мне неловко – я растрепанная, неумытая… Впрочем, у него суровая работа.

– Не люблю. Но мне впервые принесли его в постель.

– Вот как? Тогда вставай и давай завтракать. Я там кашу сварил и порубил салат.

Интересно, где он взял продукты, если учесть, что у меня практически пусто в холодильнике? Не считать же за продукты растворимые супы в пакетиках.

Каша пшенная, заправленная жареным луком. А салат из капусты, моркови, лука и кусочков колбасы с майонезом. Надо же, мне бы и в голову не пришло такое сварганить. Я залила бы супчик кипятком – и весь изыск.

– Питаешься ты ужасно. Холодильник пустой, а супы в пакетиках вообще смерть для печени.

– Не будь занудой. Пока Вадик у мамы, я ленюсь. А обычно у меня всегда есть что пожевать.

– Остатки роскоши я уже использовал. Ладно, ешь быстрее.

Мне никогда не хочется есть по утрам. Я начинаю ощущать голод где-то после полудня, а самый лютый приходит по вечерам – где-то часов в восемь просто черная дыра открывается в желудке. И знаю же, что нельзя в это время лопать, но… А результат – вот он, на остатках талии и заднице. Я бы не комплексовала из-за своей комплекции, на меня всегда находятся ценители, но одеваться стало трудновато – все красивые вещи имеют ограничения в размере, словно женщины в теле не хотят одеваться красиво. А еще меня жутко бесит, когда продавцы, предлагая мне примерить очередной мешок, говорят: эта вещь скрадывает полноту. Слово-то какое нашли! Да ни хрена мешок не «скрадывает», если что есть, то оно есть, а огромный мешок визуально сделает лишнее еще больше. Потому я назло врагам ношу вещи в обтяжку, и пусть общественное мнение что хочет, то и думает.