Татьяна Устинова - Близкие люди

– Я переведу тебе денег, – пообещал Степан с ненавистью. – Все, Лен. Пока.

– Нет, не пока! – засмеялась Леночка. – Хочешь, я найду ему интернат? Я как раз вчера встретилась с одной девчонкой, которая содержит элитный интернат. Она замужем за Маратиком. Помнишь Маратика?

Степан не помнил никакого Маратика.

– И ему проще будет. Он должен к самостоятельной жизни привыкать!

– Лен, не будет никакого Маратика и интернатика! Надо тебе, сама туда устройся. Ты бы лучше в школу к нему заехала. У них праздник намечается через неделю. А?

– Ой, ну зачем я поеду, – заканючила Леночка, которой совершенно не улыбалось проторчать полдня в какой-то никому не нужной школе, – что мне там делать? С толстожопыми мамашами языком чесать?! Это совсем не в моем духе, ты же знаешь! Только время проводить, а у меня его совсем нет…

– На Ивана бы посмотрела…

– Степ, ну что мне на него смотреть! Только нервировать, И вообще… что ты пристал?!

Еще она виртуозно умела как-то так повернуть любой разговор, что Степан оказывался виноватым.

– Ну что? Договорились? Ты сегодня заедешь?

Степан молчал.

– Ну неужели твоя нянька не может лишних два часа побыть с ним? – спросила Леночка. Почти никогда она не называла Ивана по имени. – А я уже вино купила и из ванны целый день не вылезаю… Я же все отлично знаю, какие Степочка запахи любит, какие трусики… Приезжай, дорогой!..

– У тебя что, на сегодняшний вечер нет партнера для спаривания? – спросил Степан грубо, но Леночка нисколько не обиделась.

– Но ты же мой самый старый, мой самый постоянный партнер, Степа! Приезжай, я жду! – И прежде чем она положила трубку, Степан услышал ее удовлетворенный смешок, из которого явствовало, что у нее нет никаких сомнений в том, что он уже в полной боевой готовности и от нетерпения и предвкушения встречи вовсю бьет копытом.

Ему очень хотелось что-нибудь швырнуть или разбить, и поэтому он с преувеличенной осторожностью пристроил на край стола трубку мобильного телефона. Если он ее сейчас кинет в стену, придется ехать за новым, а у него нет на это времени. У него труп в котловане, и Ивана отчисляют из школы.

В дверь осторожно поскреблись.

– Можно?

Зашла Саша с подносом в руках. На подносе вкусно дымился чай и горкой лежали какие-то аппетитные бутерброды.

Конечно, она слышала, как он спрашивал Леночку про спаривание…

– Я сама заварила, – объяснила Саша свое появление. – Зина… плохо себя чувствует.

– Зина в курином обмороке пребывает, – просунув в дверь длинный нос, уточнил Чернов. Все ясно. Они слышали разговор и теперь пытались его утешать. Дураки. – Она в куриный обморок погрузилась сразу после отъезда Эркюля Пуаро. И до сих пор в нем.

– Саш, – сказал Степан холодно, – ты уже полчаса назад должна была в Москву уехать. Что происходит? Или я уже не начальник?

– Мне нужно было позвонить, – объяснила Саша туманно. – Кроме того, ты же чай просил.

– Чай ты мне уже дала! – рявкнул Степан. – Хватит дурака валять! Давайте уже немного поработаем.

Проводив глазами Сашу, выскочившую из кабинета так, как будто она решила поставить рекорд в беге с препятствиями, Чернов проговорил тихо:

– Зря ты так, Степан. Не только Зина не в себе, она тоже. Не видишь, что ли?

– И я не в себе! А ты что, в себе?! Где Белов?

– Уехал на Профсоюзную, – ответил Чернов холодно. – А я сейчас на склад поеду.

– Валяй!

Чернов с грустью посмотрел на Степана. Глядя в окно, за которым жизнерадостно сиял апрель, Степан сопел и шумно прихлебывал из кружки чай.

– Ты бы с Петровичем потолковал за жизнь, – сказал Чернов напоследок, – его Пуаро тоже долго мучил, все какие-то вопросы задавал.

– Ладно, поговорю, – ответил Степан, не оборачиваясь.

Чернов еще постоял секунду, понимая, что сейчас не время поверять Степану собственные опасения относительно Сашиного беспокойства. Кроме того, он хотел еще раз все обдумать, хотя обдумывать было особенно нечего. Потом он вышел, притворив за собой скрипучую дверцу, и хмуро зашагал к машине. В ушах вязла непривычная и потому пугающая тишина.

Про золотую зажигалку с надписью “Кельн Мессе”, которая болталась у него в кармане и которую он собирался вернуть Степану, Чернов совсем забыл.

Он опаздывал всего на десять минут, но злился так, как будто опаздывал по меньшей мере на час. Ему было жарко, ухо горело от непрерывных разговоров по телефону, и еще он никак не мог найти место, где оставить машину.

Тихий центр был запружен машинами. Под чахлыми наивными липами, которые каждый год по весне покрывались нежными крохотными листочками, неизменно чернеющими и засыхающими к середине июня, паслись стада разнообразных автомобилей – от шикарных представительских “вольво” до “четыреста двенадцатых” “Москвичей”, исправно возивших хозяев с работы на вожделенные шесть соток и обратно.

Степан три раза проехал мимо школы, но найти места так и не смог. Ругаясь себе под нос, он наконец приткнул машину на углу какой-то параллельной улицы и потрусил к школе, надеясь, что никакой придурок не въедет в заднее левое крыло его джипа.

На школьном крыльце он остановился передохнуть и вытереть мокрый лоб.

Чертова училка, сколько времени он из-за нее потерял, сколько усилий приложил, чтобы вырваться с работы! Да еще стоял в пробках – поехал-то он в полшестого, самое пробочное для Москвы время! – да еще ползал по всем окрестным переулкам в поисках свободного места!

В вестибюле молодцеватый охранник читал детектив, засунутый для конспирации в ящик стола. На Степана он посмотрел вопросительно и ящик моментально задвинул.

– Мне нужна… – Степан внезапно забыл, кто именно его вызвал, и полез в нагрудный карман за бумажкой. – Так, сейчас я найду…

– Вы, наверное, Павел Андреевич? – спросили рядом. – Дима, это ко мне, один из родителей. А я Инга Арнольдовна.

Степан обернулся.

Неизвестно почему – может, из-за экзотического имени, а может, потому, что он был страшно зол на нее, – он ожидал увидеть высоченную костлявую стерву средних лет с жалким пучком желтых волос и лошадиными зубами.

Она была не слишком высока и как-то подозрительно молода. У нее были блестящие и прямые каштановые волосы, завивавшиеся к подбородку, ровные длинные брови, светлая кожа и яркие глаза. Держалась она очень строго, но как-то так, что Степану моментально расхотелось с ней скандалить.

– Пойдемте, Павел Андреевич, – сказала она. – У нас всего только пятьдесят минут, а разговор предстоит долгий.

– Долгий? – пробормотал Степан, глядя ей в затылок Она шла впереди, длинная юбка развевалась, приоткрывала изящные щиколотки.