Бывшие. Первая жена - Мария Устинова
— Какая же ты сволочь!
Я его ударила.
Не сильно, думаю, если бы он хотел, ответным ударом мог бы уложить меня. Он оттолкнул меня, и я упала на кровать. Распахнулся халат, открывая нижнее белье…
Ян нависает надо мной.
Рот открыт, от него пахнет алкоголем, а взгляд жадно скользит по изгибам тела. Он всегда меня хотел сильнее, чем сам себе признавался. Ненавидел меня, ходил к другой, но отказаться не мог. Его страсть была сильнее разума. И его бесило, что он не смог с собой справиться: вырезать чувства ко мне из сердца, как это всегда срабатывало с другими.
Я замахиваюсь, но Ян успевает перехватить руку. Пришпиливает к кровати, словно я бабочка.
— Отпусти!
Он тяжело дышит.
— Не мешай смотреть.
Он не может оторвать взгляд от быстро вздымающейся груди, талии, изгиба бедра, пока я извиваюсь под ним. Смотрит на соски, просвечивающие сквозь бежевое кружево.
— Я тебе не собственность!
Только теперь он смотрит в глаза. Абсолютно холодно, никакой любовной поволоки.
— Ошибаешься, Вера. Пока ты моя жена, ты принадлежишь мне, ты знаешь это.
Слова лишают меня сил. Напоминают о первой брачной ночи. Я действительно принадлежу ему и слушаюсь, пока он меня не отпустит. Это уговор за ложь. За то, что подставила и его чуть не убили. Я обмякаю, но, когда Ян хватает меня за лицо и жадно целует, снова дергаюсь.
— Ты хочешь меня? — опаляет ухо шепот.
Как тогда — в клубе, а затем в нашей постели. Он уверен, что да. Целует шею, не обращая внимания на то, что я ною сквозь зубы и напрягаю запястья, придавленные к кровати. Он сильнее, намного сильнее.
— Не надо, Ян! Пожалуйста! Я не хочу!
— Не ври, — шепчет он в ямку над ключицей. — Ты хочешь. Меня все бабы хотят.
Я плачу, пока он целует грудь, ах, если бы его это трогало… Яна Горского это только распаляет, он без ума от слабых женщин, попавших в ловушку…
В бедро упирается что-то твердое. Как камень, черт возьми. Ян дико возбужден. Чтобы залезть мне в трусы, отпускает руку. Я пытаюсь ударить — бесполезно, и когда он спускается ниже, стягивая трусы, бью ногой. Пятка попадает по лицу, Ян отшатывается, привстав на колени. Взгляд режет, как осколок стекла. Прижимает ладонь к губам и когда на коже остается красный отпечаток, зло выдыхает.
Я разбила ему губу.
— Убирайся, Горский!
— Ну и сука ты, Вера, — чеканит он.
Я насмерть перепугана. Отползаю от него, как от монстра, поджимаю ноги.
— Сука и шлюха. Пошла ты, — Ян вытирает кровь и выходит из спальни.
Хрен его знает, почему он остановился тогда. Может, был слишком пьян? Или кровь — это неэстетично?
Наверное, нужно было отсосать.
Только я не хочу быть хорошей и послушной девочкой. После того, как выйду отсюда, мне еще нужно будет как-то на себя в зеркало смотреть. А сосать тому, кого ядовито ненавидишь — это даже для шлюхи слишком низко. Им за это хотя бы платят.
Я плачу.
Самое страшное в этом доме — быть одной. Быть в его власти. Я боялась, что это не последняя попытка получить с меня «долг». Но после того, как я отказала ему в близости, он прописался у своей секретарши. Думаю, мстил за отказ. Не смог пережить, что не оценила его драгоценный член.
Получить оглушительный удар от человека, которого собиралась любить вечно, больно. Не все потом встанут на ноги. Мне повезло. Умирающая любовь не утащила за собой в могилу.
Ян жестоко поступил, но именно это меня спасло. Я решила, что не прощу его. Не дам шанса меня размазать. Хочет идти к секретарше — пусть. Пусть оставит меня в покое. Я признаю свои ошибки. Понимаю, что ничего не исправить. Единственное, чего я жду — нашего развода.
Через три месяца, когда меня допрашивал Герман, я была подавленной и чувствовала себя падшей женщиной. Меня съедало чувство вины. Ничего хорошего от разговора с доверенным телохранителем не ждала. Но надеялась узнать новости. Со мной ничем не делились. Я жила в изоляции.
Он был первым, кого я видела за последние месяцы.
— Я хочу, чтобы вы повторили свою историю еще раз.
— Вы его видели? — равнодушно спрашиваю я.
Герман поднимает взгляд.
— Яна?
— Да.
Он делает странное движение, словно жует что-то горькое. Его фирменный знак. Герман так делал во время сильных душевных переживаний. Ему ситуация тоже не нравилась.
— Вера, вернемся к теме.
Я его жена. Черт возьми, я с ним спала, любила его, а он поступил со мной, как с последней шлюхой! Даже хуже. Шлюхе платят и вышвыривают вон. Не держат в четырех стенах, игнорируя.
Я еще не могла поверить, что Ян настолько сволочь.
— Я же не на допросе, я его жена, Герман.
Ошибаешься, говорит взгляд телохранителя.
— Альбина Санина, — вдруг говорит он. — Я хочу еще раз услышать, что она вам говорила.
На Альбине Борисовне они зациклились. Я не понимала, почему. Теперь думаю, что она была единственной реальной ниточкой, связывающей с людьми, меня нанявшими. А они, в свою очередь, вели к заказчику.
Слишком сложная цепочка порой себя окупает.
— А я не хочу, — отвечаю я, по этим ремаркам понимая, что никого они не нашли. — Зашли в тупик, да?
Одновременно я испытываю неуместное злорадство, потому что распутать адский клубок в моих же интересах. Но Ян умеет вызывать противоречивые чувства. Хотелось вывести из себя эту чертову каменную скалу Германа, который вообще ни на что не реагирует… кроме как на нас с Яном. На нашу паршивую историю.
— Санина мертва, — вдруг выдает он с каменным лицом, и я давлюсь воздухом. — Исполнители изнасилования не сказали ничего стоящего. Мы не смогли выйти на организатора. Так что вы правы, госпожа Горская. Мы в тупике.
— Что с ней случилось?
— Ее толкнули под грузовик. Знакомый почерк?
Я кутаюсь в теплую кофту. Мне почти на все плевать, кроме того, что время идет и если буду хорошо себя вести, то скоро выйду. А пока это что-то вроде тюрьмы, где тебя гнобят каждый день. Не верь, не бойся, не проси.
— Мне плевать на нее. И на вас, Герман, тоже, — сглатываю. — И на Яна. Я просто жду развод.
Я не хотела помогать.
Я хотела, чтобы этот сраный Герман пошел вместе с Яном на хрен. Он тогда ждал за дверью. Интересно, если бы Ян меня изнасиловал, он был так и стоял,
