Екатерина Мурашова - Детдом

– Посмотрим потом, – отмахнулась Клавдия Петровна. – Ты ведь небось не затем пришел, чтоб старухе Драйзера вслух читать. Сначала чаю выпьем с беляшами да поговорим.

Владимир помог Клавдии Петровне накрыть маленький столик у окна (сервировка стола входила в детдомовскую программу обучения этикету). Сам заварил и сам разлил чай в низкие широкие чашки («когда мужчина приглашен на чаепитие с дамой, он заваривает и наливает чай, а дама подает на стол сладости»). Когда Клавдия Петровна вернулась из кухни с тарелкой аппетитно-масляных беляшей, Владимир встал, пододвинул ей стул и не садился, пока не села хозяйка.

– Да ну тебя, оглашенный! – махнула рукой Клавдия Петровна, но видно было, что ей приятно. Про себя она решила, что потом все-таки попросит Вовочку минут двадцать почитать матери. Лариса Тихоновна явно выделяла Владимира, благоволила к нему и говорила, что он «не наглый, как все нынешние». К тому же Владимир вслух читал «громко и с выражением», как обычно читают ученики третьего класса. Если он сегодня порадует старуху чтением, то она помягчает и, возможно, у Клавдии Петровны в кои-то веки выдастся спокойный вечерок, без дерганий и бесконечных придирок, с возможностью посмотреть телевизор…

– Ну давай, выкладывай, зачем пришел? – строго и даже грубовато велела Клавдия Петровна после первой чашки чая.

Она вытерла вспотевший лоб клетчатым носовым платком, а Владимир привычно, словно испрашивая поддержки, окинул взглядом фотографии и полки на стенах. На фотографиях были изображены по преимуществу выстроившиеся в ряды люди с фирменными советскими улыбками и умеренно стеклянным выражением молодых лиц. На каждой фотографии где-то в рядах стояла и молодая Клавдия Петровна. Несколько фотографий отображали встречу зрелой Клавдии Петровны времен ее профсоюзной карьеры с какими-то, должно быть, известными людьми опять же советских времен. На полках, кроме немногочисленных книг, стояли грубоватые, тускло блестящие кубки с эмблемами. Когда-то, в далекой молодости, Клавдия Петровна успешно толкала ядро и на пике формы заняла четвертое место на чемпионате Советского Союза. Кубки были ее честно заработанными призами. В целом комната имела какой-то мемориально-ностальгический вид. Где-то в углу явно напрашивалось пыльное красное знамя с золотыми кистями и пионерский барабан. Со всей прочей обстановкой явно дисгармонировал висящий у входа большой бумажный плакат, изображавший ансамбль «Детдом», в полный рост и в полном составе стоящий на сцене.

– Некоторые события последнего времени поставили меня в тупик, – спокойно сообщил Владимир. – Это касается не только меня. Поскольку я некоторым образом отвечаю за… за весь наш ансамбль…

– Кто приходил и что говорил? – спросила Клавдия Петровна. – Говори коротко и без подходов.

Владимир, насколько возможно сократив «подходы», рассказал о визите Усиков, патриота, и о разговоре, который состоялся между Ольгой и Огудаловой.

– Я, если позволите, Клавдия Петровна, не совсем понял, что именно им от нас нужно? Если дело обстоит именно так, как описал господин с усиками, то почему бы им не выпустить на сцену кого угодно, попросту придумав им «несчастную» биографию, аналогичную нашей. А если дело все-таки в каких-то наших личных талантах и находках, то почему никто из них об этом даже не упомянул? Как можно эксплуатировать что-либо, не называя этого и не признавая его существования! Это просто неудобно и, конечно, нерационально. Может быть, вы сочтете возможным мне объяснить?

Клавдия Петровна долго молчала, опустив голову и то и дело прикладывая к лицу и шее платок. Потом сокрушенно покачала головой.

– Ох, Вовочка, если бы я сама могла во всех этих современных делах разобраться и тебе подсказать! Я ведь росла и на ноги становилась, когда и слова-то такого – «бизнес» – в помине не было. Слова-то я выучила, конечно, а толку что! Старую собаку новым штукам не научишь… Если хотите и дальше тем же делом заниматься, придется вам, видно, идти на поклон к кому-нибудь из этих…

– Простите, но об этом не может быть и речи! – резко возразил Владимир. – Ваше сотрудничество с нами, Клавдия Петровна, устраивает нас по всем параметрам. Мой же визит к вам объясняется единственно моим желанием прояснить для себя окружающую нас на данный момент остановку.

– Я тебе так скажу, Вовочка: на данный момент несколько средних размеров акул, почуяв добычу, кружат вокруг вас в мутной воде и прикидывают степень вашей съедобности и тот кусок, который удобнее отхватить первым. Вот мадам Огудаловой явно наша Оленька приглянулась… А о талантах – ты спрашивал – они не упомянули по одной простой причине: деньги их интересуют гораздо больше. Я даже и не знаю, как это все получилось. Даже самой себе, не то что тебе объяснить не могу. Жили, жили, вроде бы вообще о деньгах не думали… Соцсоревнования всякие, честь страны, коммунизм – светлое будущее… – Клавдия Петровна бросила задумчивый взгляд на стены. – А потом вдруг – р-раз… и они, проклятые, на первом месте оказались… Непонятно… Где ж это все до времени пряталось-то?

– Значит, если мы и дальше хотим развиваться в этом же направлении, нам понадобится еще чей-то совет? – уточнил Владимир.

– В самую точку! – с облегчением сказала Клавдия Петровна. – Ты не думай, я вас, пока я вам нужна, не брошу, а только… Слушай, а что там сейчас Аркадий-то, гура ваш? В своем уме или как? Сама понимаю, что не дело, но как-то же вы с ним умудряетесь советоваться. Вот и клип сделали ни на кого непохожий – многим, я знаю, нравится…

– Надо говорить «гуру», – педантично поправил Владимир. – К сожалению, у Аркадия Николаевича сейчас не лучший период. Женя и Дмитрий недавно навещали его в больнице…

– Не надо бы Димочке лишний раз туда ходить. Сам бы лучше сходил или Егорка с Олечкой. Не ровен час…

После начала творческой деятельности ансамбля «Детдом» диагнозы членов группы нигде и никем не афишировались. Даже ушлые журналисты как-то описывали все в прошедшем времени: воспитывались в интернате для умственно-отсталых, а потом… Потом, получается, вылечились полностью и окончательно. Святая сила искусства. Или изначально были здоровы, что тоже годится. Карательная психиатрия, печальная участь оставшихся без родителей детей…

Все эти варианты не имели никакого отношения к истине. Относительно психически здоровым можно было считать Владимира, у которого из-за событий раннего детства, возможно, действительно сформировалась лишь функциональная задержка развития. У Ольги не было никакой задержки, зато имелось множество плавно перетекающих друг в друга страхов, от которых она время от времени пряталась в самые неожиданные места. Особенно она почему-то боялась воды, никогда в течение сознательной жизни не плавала ни в реке, ни в бассейне и даже не принимала ванну. Мылась только под душем. Женя имел в своем активе периодически (впрочем, в последние годы достаточно редко) возникающие припадки неконтролируемого буйства, которые, несмотря на внешнюю Женину субтильность и маленький рост, делали его опасным для окружающих. Егор же иногда, без всяких внешних причин, попросту «отключался» и тогда ложился на кровать или на пол и лежал молча, глядя перед собой широко открытыми глазами и не отвечая на вопросы окружающих. Врачи полагали, что в Женином и Егоровом случаях речь идет о какой-то очень ранней, скорее всего, перинатальной травме и следующем за ней органическом поражении головного мозга. Сия травма уже случилась, все свои поражения нанесла, и теперь с ней можно было только жить, надеясь на какую-то последующую компенсацию. Ольге традиционно ставили диагноз «неврастения». В случае же Дмитрия явно имел место какой-то процесс и прогноз все время оставался муторно-неясным. Когда Дмитрий впадал в окончательный пессимизм, он всегда приставал к Жене (почему-то только к нему) с одним и тем же вопросом: «Обещай мне, если я окончательно свихнусь, лягу в угол и буду слюнями истекать, ты меня убьешь. Пристрелишь или еще как-нибудь, все равно. За грех это не сочтется, потому что я тогда буду уже не человек. А мне так спокойнее жить будет. Обещаешь?» – Женя, серьезно кивая, каждый раз обещал непременно пристрелить друга в случае вышеописанного неблагоприятного развития событий. Дмитрий, как ни странно, после очередного такого обещания сразу успокаивался.