Мэрилин Мерлин - Дом любви и печали

Моника улыбнулась, вспомнив, как Майк поднялся с их импровизированного ложа, которым служила медвежья шкура, постеленная на полу перед камином, и заявил:

– Если ты не хочешь замерзнуть, дорогая, то либо возвращайся в мои объятия, либо попроси меня развести огонь в камине, он совсем потух.

– Огонь, мне кажется, надежнее, – ответила женщина.

Она лежала на шкуре и смотрела, как обнаженный Майк возится с дровами. Вид его атлетичного мускулистого тела вызывал у нее новый приступ желания. И он почувствовал это, даже не оборачиваясь к женщине. Убедившись, что огонь в камине разгорелся с новой силой, он схватил ее на руки и понес в ванную комнату.

– Потрешь мне спинку, любимая? – со смехом спросил он писательницу…

Моника встряхнула головой, отгоняя от себя приятные воспоминания. «Хватит, – сказала она себе. – Ты совсем потеряла голову, дорогая моя».

Она поднялась из-за письменного стола и аккуратно сложила по порядку страницы рукописи. Старинные бронзовые часы в кабинете пробили десять раз. Внезапно молодую женщину охватила непреодолимая усталость, и она решила немедленно отправиться в постель. Погасив свет в кабинете, Моника вышла в темный коридор. Включив свет в коридоре, она с удивлением заметила, что люстра как-то слишком долго не загоралась. Молодая женщина уже поднялась до середины лестницы, как вдруг свет начал медленно гаснуть и, наконец, совсем потух – но лишь на несколько секунд, а затем снова зажегся. «Если гроза и дальше будет так бушевать, то свет может погаснуть во всем доме, – подумала Моника. – Надо раздобыть свечу». Она начала лихорадочно шарить по ящикам комода в спальне, а свет в это время опять начал мигать.

Моника быстро отворила дверь, щелкнула выключателем, но свет зажегся только в коридоре и на лестнице. Женщина открыла ящик прикроватного столика и, к счастью, обнаружила там коробку со свечами – теперь она была во всеоружии.

Писательница подошла к окну, за которым бушевала ужасная гроза – с громом, молнией и ливнем! Страшный ветер трепал листья деревьев и с хрустом ломал их ветви. Она невольно поежилась при одной только мысли, как страшно сейчас на улице. Как хорошо, что у нее есть крыша над головой и что вчера она принесла из сарая сухие поленья для камина!

Раскаты грома становились все громче, а молнии сверкали все ярче, но для этого времени года такая ужасная гроза была вполне обычным явлением…

Наконец, Моника отошла от окна и нырнула под одеяло. Через минуту она уже спала…

* * *

В это время Кен Мейнард подошел к тяжелым кованым воротам виллы. Свой автомобиль он оставил у опушки соснового бора и остаток пути прошел пешком по проселочной дороге. Он насквозь промок под холодным дождем и ужасно продрог. Но жалеть себя было не время – предстояла серьезная работа, и он был обязан сделать ее первоклассно!

Сначала бывший легионер произвел разведку на местности. Через решетчатую ограду он увидел старую виллу со светящимися окнами в левом крыле. Остальная часть дома была погружена во мрак. Заказчик прав: хозяйка Гроверс-парка жила одна. Вероятно, сейчас она уютно устроилась в большом мягком кресле перед пылающим камином. Ничего, Кен Мейнард подождет, когда женщина уснет сладким сном и во всем доме погаснет свет – тогда-то и настанет время его торжества!

Наконец, все окна на вилле погасли. Мужчина ловко перелез через ворота и спрыгнул на шуршащий гравий подъездной аллеи. Прячась за густым кустарником, бывший легионер подобрался поближе к дому. Он долго оглядывал его, решая, как лучше пробраться вовнутрь. В правом крыле нашлось окно, расположенное не так высоко, как остальные, и прямо перед ним росла старая липа, ветви которой раскинулись почти до самого окна. Такому тренированному человеку, как Кен, ничего не стоило влезть на высокое дерево и перебраться с него на стену дома.

Ветер переменился, и теперь холодный дождь хлестал мужчине прямо в лицо, но он как будто и не замечал этого. Левой рукой Кен держался за выступ стены, а правой осторожно надавил на оконную раму – створка подалась и открылась с легким скрипом, показавшимся ему громким взрывом. Но гроза потопила в своем шуме звук открывающегося окна.

Кен Мейнард бесшумно спрыгнул внутрь комнаты. Напряженно вглядываясь в темноту, он повернулся и плотно затворил окно. Шум ветра сразу стих, и теперь в тишине дома был слышен каждый звук.

Спальня хозяйки находилась в противоположном крыле, поэтому мужчина решил рискнуть и посветить карманным фонариком. Слабый лучик света озарил комнату, обставленную старой мебелью, почти рухлядью. Мужчина на цыпочках подошел к двери – к его великому облегчению она была не заперта. Он осторожно отворил ее, боясь, как бы не заскрипели старые изношенные петли, и вышел в темный коридор, освещая себе путь карманным фонариком. Он дошел до холла, из которого наверх вела шатающаяся лестница. Где-то здесь должна быть спальня, в которой хозяйка виллы видит десятый сон. Придется нарушить эту идиллию – за это хорошо заплачено!

Кен Мейнард обшарил лучом фонарика большую комнату и вырвал из розетки в стене телефонный кабель – связи с внешним миром больше нет! Сбоку от лестницы бывший легионер обнаружил распределительный щиток с торчавшим в дверце ключом. Он открыл дверцу щитка, вывернул электрические пробки и бросил их на ковер – на весь остаток ночи дом погрузится во тьму! Это только усилит ужас женщины, которую ему предстоит основательно испугать…

Дом, оставшийся в бурную грозовую ночь без электричества и телефонной связи, – ну что еще нужно преступнику? Кен Мейнард испытывал приятное возбуждение, как всегда перед совершением преступления. Он начал медленно подниматься вверх по лестнице…

* * *

Недолго проспав, Моника внезапно проснулась. Оранжевая вспышка молнии озарила ночное небо и на несколько секунд осветила спальню таким нестерпимо ярким светом, что Моника за жмурила глаза.

Когда она снова открыла их, то увидела бледное световое пятно, не похожее на отблеск молний – источник этого света исходил от другого. И в этом блеклом свете Моника разглядела едва вырисовывающиеся контуры женской фигуры, становившиеся все более отчетливыми. Это был призрак женщины в белом платье!

Моника попыталась спрятаться под одеяло, но вдруг услышала тихий голос:

– Просыпайся! Пора просыпаться, Моника!

Испуганно и одновременно завороженно писательница вглядывалась в красивое лицо женщины в белом, выражавшее печаль и мольбу.