Елена Аверьянова - Бабочка на огонь

Не сказав ни одного лишнего слова, кроме слов о судьбе, Злата Артемовна ушла, хлопнув дверью. Подозвав помощника без имени «иди сюда», она сказала так, чтобы слышал только он:

— Еще один посторонний здесь, и я снесу тебе башку топором.

Катюша, только что вставшая со стула с другой стороны дверей, поняла, что Злата Басманова — человек серьезный и что на семичасовую встречу с ней лучше не опаздывать.

Слушая, как разошелся за окном дождь — железный подоконник грохотал не переставая, — Кассандра Юльевна думала, что больше всего на свете ей хочется попасть в подмосковный дом престарелых для очень обеспеченных пожилых людей. У заведения было ласковое название «Полянка», в собственности — несколько соток земли: сосновый бор, газоны в английском стиле, кусты сирени и море цветов. Последний факт особенно импонировал Кассандре Юльевне. Она и дочерью была актерской, и сама — бывшей актрисой Любимского драматического театра.

Дождь за окном зашумел сильнее, напомнил Кассандре Юльевне сплошной, похожий на стену, звук аплодисментов. Ее отец и сестра Сабина Огнева — красавица и мастерица-лицедейка — имели честь слушать дождь аплодисментов не раз. К сожалению, сама Кассандра Юльевна, выступавшая под псевдонимом Радлова, таких оваций не удостаивалась.

— Рылом и талантом не вышла, — объяснил ей отец.

Когда дело касалось театра, он, мягкий и нежный, становился принципиальным до грубости.

Дождь так и остался для его младшей дочери частью мерзкой, слякотной погоды, от которой становилось сыро в маленькой двухкомнатной хрущовке на первом этаже. Там Огневы жили сначала семьей, потом, когда отец умер, а сестра уехала из города, Кассандра Юльевна осталась одна. Каждый раз, когда шел дождь, Кассандра Юльевна думала, что она — уже старая женщина, что живет она на крохотную актерскую пенсию в бедности и одинокой печали, потому что нет рядом с ней ни одной родной души. Их и на свете-то почти не осталось — родных Кассандры Юльевны.

До недавнего времени в этой же квартирке, вон в том углу, обитал маленький слепой пуделек — кобелек по прозвищу Мишаня. Две недели назад Мишани не стало — он сдох от старости. Кассандра Юльевна посадила на могилке пса березку, и все. Больше ей не о ком было заботиться, терпению Кассандры Юльевны пришел конец. Она твердо решила покинуть городишко, в котором прошла вся ее жизнь — совсем не такая, о какой ей мечталось девчонкой, навсегда.

«Устроюсь в «Полянке», подружусь с отставным генералом, который своим детям не нужен, и будем с ним заботиться друг о друге, как лебеди», — денно и нощно думала Кассандра Юльевна, вздыхала и завидовала своей покойной сестре Сабине, Сопочке, как называл ее отец — главный герой-любовник Любимского драмтеатра.

Сопочка закончила свою жизнь в «Полянке». Ей повезло: десять лет перед смертью она ходила по мягкой траве газонов, дышала воздухом соснового бора, любовалась летом — розами, осенью — астрами, Новый год и все праздники встречала не одна, а в компании интеллигентных, заслуженных людей — бывших военных, артистов, чиновников. Чтобы попасть в «Полянку», многие из них — те, которые не имели близких родственников, продали свои квартиры в тихих зеленых двориках центра столицы или с видом на Москва-реку.

После противного дождя на небо вылезло такое же противное солнце, заулыбалось широко. Кассандра Юльевна подошла к окну, чтобы закрыть солнце шторами, но, подняв руку, передумала. Ее отвлекло, заворожило движение людей и машин на улице. Всем им было куда идти, ехать, торопиться мимо окна ее дома, мимо нее в окне дома: в доме она родилась, в нем — все шло к тому — в определенный судьбой час и умрет.

— А вот шиш вам, — сказала прохожим, машинам, улице и заодно самой себе Кассандра Юльевна.

Задернув шторы, она стала пробираться из одной комнаты в другую, думая по дороге: «Это раньше все проходило мимо меня. Красота — Сопочке, талант — Сопочке, любовь отца — Сопочке, знаменитый муж — Сопочке, ребенок…»

Кассандра Юльевна дошла до спальни, окно которой выходило во двор, и посмотрела на лавочку у подъезда.

«Ребенок, образно говоря, был мой, а достался, образно говоря, опять Сопочке».

За образным ответом крылась тайна.

«Хочу в «Полянку», — наслоилось на тайну прошлого невзрачное настоящее Кассандры Юльевны. — Хочу цветов, сосен, свободы, бесед с умными людьми. Мне тоже есть что им рассказать о себе — актрисе провинциального театра. Хочу вкусную еду пять раз в день, принесенную в комнату с розовыми занавесками заботливым персоналом с радостными лицами. Хочу личного врача — доброго доктора Айболита».

На лавочку сел бомж, скорчил Кассандре Юльевне рожу, показал палец. Она не задернула штору, смотрела на бомжа в упор с неожиданной для себя какой-то личной ненавистью.

«Не хочу жить здесь, считая дни и копейки», — закрыла тему и шторы Кассандра Юльевна и пошла рыться в старой записной книжке, которая еще вчера была ею найдена в чемодане на антресолях среди пожелтевших бумаг и документов.

Найдя нужный ей адрес и телефон, Кассандра Юльевна собралась и отправилась на переговорный пункт, чтобы для конспирации позвонить оттуда.

В одном из маленьких любимских магазинчиков одежды с претенциозным названием «Бутик» тихо веселились две юные продавщицы. И было отчего гримасничать и прыскать смешком в ладошку. В дальнем углу, там, где находилась примерочная, маячила монашка, вот уже целый час выбирала себе наряд.

— Батюшка велел рабе божьей приодеться, — с серьезным лицом ехидничала черненькая продавщица с ямочками на розовых щеках.

— Или матушка, — вторила ей более смешливая крашеная беляночка и валилась на плечо подружки. — Ой, не могу! Она к нижнему белью направилась. Надо бы ей объяснить, для чего оно.

Сестра Ксения пересмешки продавщиц слышала, но не реагировала на них, не отвлекалась от важного дела — в толпе поклонниц творчества Груни Лемур ей нельзя будет выделяться.

«Одежда должна соответствовать праздничной обстановке концерта», — сосредоточенно думала сестра Ксения, перебирая маечки, юбочки и прочие модненькие вещи, от которых она давно отвыкла, отказалась по собственной воле.

В руке ее оказалось что-то, похожее на шелк, — названия многих тканей она не знала, и сестра Ксения остановилась.

«Надо же, — удивилась она собственным чувствам, вызванным прикосновением материала, — не думала, что мне будет так тяжело».

Сильно захотелось курить. Сестра Ксения посмотрела на продавщиц, те быстро отвели от нее глаза и попытались придать своим лицам чрезвычайное равнодушие.

«Нет, так не годится. Монашка, выбирающая нательное белье, да еще курящая, — это уж ни в какие ворота не лезет, — решила сестра Ксения. — Это обязательно привлечет внимание продавщиц, заставит их меня запомнить. Впрочем, это не важно. Это все уже не важно».