Нора Робертс - Голос из прошлого

Он только успел дойти до бара в главной гостиной, едва уселся за стойку, как вдруг послышался стук женских каблучков. Он поморщился, но когда Фэйф впорхнула в комнату, лицо его снова приняло невозмутимое выражение.

— Налей мне белого вина, дорогой, а то в горле першит.

Она растянулась на диване, вздохнув и взбив пальцами короткие светлые волосы. Фэйф опять стала блондинкой. Поговаривали, что она меняет цвет волос так же часто, как и мужчин. За свои двадцать шесть лет она дважды развелась и столько любовников приблизила к себе и разжаловала, что люди сбились со счета. Особенно это относилось к самой Фэйф. Она умудрялась сохранить облик нежной цветущей южанки с белой, как камелия, кожей и синими лэвелловскими глазами. Грустные глаза по желанию наливались слезами и так много обещали, вне зависимости от того, собиралась Фэйф сдержать свои обещания или нет.

Первого мужа, буйного красивого юнца восемнадцати лет, она умыкнула из колледжа за два месяца до окончания им учебы. Она любила его со всем пылом и неуравновешенностью ранней молодости и была почти сломлена, когда он в одночасье бросил ее меньше чем через год. Однако об истинном развитии событий никто не знал, и все решили, когда она вернулась в «Прекрасные грезы», что это она дала отставку Бобби Ли Мэтьюзу, так как ей надоели замужняя жизнь и домашнее хозяйство. Через три года она вышла замуж за честолюбивого певца в стиле кантри, с которым познакомилась в баре. На этот раз — от скуки, но Фэйф два года терпела брак, пока не уяснила, что Клайв, сочиняя в дыму бесчисленных «Мальборо» и подбадривая себя наркотиками, не прочь ей изменить. Так она снова оказалась в «Прекрасных грезах» — взвинченная, неудовлетворенная и втайне питающая к себе отвращение.

Когда Кейд принес ей стакан вина, она мило улыбнулась:

— А у тебя, дорогой, измотанный вид. Ты слишком много работаешь.

— В любой момент, когда тебе захочется помочь…

Улыбка стала обоюдоострой, как лезвие ножа.

— «Прекрасные грезы» твои. Папа всю жизнь это твердил.

— Но папы больше нет.

Фэйф только повела плечиком.

— Факт остается фактом. — Она отпила глоток вина. Красивая женщина, которая очень старается подчеркнуть свою красоту. Даже сейчас, дома, вечером, она слегка нарумянилась, подчеркнула красной помадой свой чувственный рот и облеклась в шелковую блузку и слаксы бледно-розового цвета.

— Ты все можешь изменить, если захочешь.

— Нет, меня воспитывали так, чтобы я стала бесполезным украшением дома. — Она потянулась, словно кошка. — И я этому рада.

— Ты меня злишь, Фэйф.

— Я это хорошо умею делать. — И она толкнула его босой ступней в ногу. — Не будь грубым, Кейд. Спор ухудшает вкус вина. А я уже обменялась сегодня любезностями с мамой.

— Дня не проходит без этого.

— Но она критикует меня на каждом шагу. Она почти все время в плохом настроении. — Глаза у Фэйф блеснули. — С тех пор, как позвонила Лисси.

— Дело не в этом. Мама и раньше знала, что сюда приезжает Тори, — возразил он.

— Одно дело приехать, другое — здесь жить. Думаю, ей не нравится, что Тори арендовала Дом на болоте.

— Ну, если она не арендовала бы, то жила где-нибудь в другом доме, но в Прогрессе.

Он устал, поэтому откинул голову на спинку кресла, пытаясь расслабиться.

— Она вернулась и, судя по всему, собирается остаться.

— Так, значит, ты ездил с ней повидаться. — Фэйф забарабанила тонкими пальцами по бедру. — Я так и думала. Долг для Кейда прежде всего. Ну что ж… Какая она стала?

— Вежливая, сдержанная. По-моему, нервничает из-за своего возвращения. — Он глотнул пива. — Привлекательная.

— Привлекательная? Я помню неухоженные волосы и коленки в ссадинах. Она была худая и заполошная.

Он помолчал. Фэйф не нравилось, когда мужчина, пусть даже родной брат, считал привлекательной какую-нибудь другую женщину, кроме нее. Но Кейд был не в настроении мириться с причудами сестры.

— Ты должна постараться быть с ней любезной, Фэйф. Тори ведь не виновата в том, что случилось с Хоуп. Зачем внушать ей чувство вины?

— А разве я сказала, что не буду с ней любезной?

Фэйф пробежалась пальцами по ободку бокала. Казалось, она ни минуты не может посидеть неподвижно.

— Наверное, ей понадобится друг.

Фэйф уронила руку, и мелодичный голос стал сухим.

— Она была подругой Хоуп, не моей.

— Может быть, но ведь Хоуп с нами нет. И тебе тоже может понадобиться подруга.

— Милый, у меня полно друзей. Просто так получается, что среди них нет ни одной женщины. Сам знаешь, у нас так скучно. Наверное, скоро я поеду в город, мне надо развеяться.

— Как тебе угодно. — Он оттолкнул ее ногу и встал. — Мне надо принять душ.

— Кейд, — сказала она, уловив осуждение в его взгляде. — Я имею право жить так, как хочу.

— Да, ты имеешь право тратить свою жизнь понапрасну, если хочешь.

— Ладно, — ответила она ровно, — и такое же право есть у тебя. Но в одном я с мамой согласна. Всем нам будет лучше, если Виктория Боден отправится обратно в Чарлстон и останется там. Советую тебе остерегаться возможных неприятностей в связи с ее приездом и держаться от нее подальше.

— Чего ты опасаешься, Фэйф? Хотелось бы это знать.

«Всего, — подумала она, когда он вышел. — Абсолютно всего». Фэйф подошла к высокому окну, выходавшему на фасадную сторону. Исчезла томная южная красавица. Движения ее были нервически быстры, энергичны. «Может быть, стоит поехать в город, — подумала она. — Или еще куда-нибудь. Или вообще испариться отсюда».

Но куда?

Все будет не так, как она думает, если уехать из «Прекрасных грез»… Каждый раз она уезжала, убежденная, что так лучше. Но всегда возвращалась. И каждый раз убеждала себя, уезжая, что все изменится. И сама она тоже изменится. Но оставалась прежней. Неужели никто не может понять, что все случившееся с ней прежде, все, что есть теперь, все определено было той ночью, когда ей — когда Хоуп — было восемь лет? А теперь появился человек, который связывает ту ночь со всеми последующими. И, глядя, как серебристые сумерки окутывают лужайку и сад, она пожелала Тори Боден провалиться в преисподнюю.

Было почти восемь, когда Уэйд закончил осматривать последнюю пациентку, пожилую беспородную собаку с отказывающими почками и шумом в сердце. Ее владелица, не менее пожилая, не могла заставить себя усыпить беднягу, поэтому Уэйд снова пытался помочь собаке, утешая одновременно и ее хозяйку.

Он слишком устал, чтобы как следует пообедать, и решил обойтись сандвичем и банкой пива.