Елена Яковлева - Уйти красиво

— Вы в курсе, как в последнее время развивались ее дела на личном фронте? — перевел стрелку разговора Поздняков.

Она снова тронула пальчиками дужку очков.

— А разве это так важно? То есть я хотела сказать, какое теперь это может иметь значение?

— Кажется, вы уже заметили, что я расспрашиваю вас не из праздного любопытства, — напомнил Поздняков.

— Ну, если так, — она развела руками, — думаю, Лариса меня простит. В конце концов, мы же не сплетни собираем. Просто встретились те, кто знал ее лучше других.

«Ну давай, давай, раскачивайся», — про себя подбодрил ее Поздняков.

— Вы же понимаете, что ее личная жизнь была не совсем устроена, как и у большинства российских женщин. Это просто злой рок какой-то… Казалось бы, эффектная, известная в широких кругах женщина, обеспеченная — все завидуют, а мужчины, которого просит душа, нет, — цветисто откровенничала Шихт. — С первым мужем не сложилось, со вторым… Конечно, у нее были мужчины, с последним из них ей сильно не повезло. Это был один манекенщик, работал у меня, сейчас уже уволился, точнее, я его уволила, — Влад Ольшевский. Конечно, он моложе, ему тридцать лет, но получилось не очень красиво, когда он закрутил роман с этой пустышкой, — в голосе женщины Поздняков уловил искреннюю брезгливость, — с этой сопливой выскочкой, которая слишком много на себя берет. Была тут у меня такая Жанна Хрусталева, восходящая звездочка, ходила по подиуму так, словно она из чистого золота. В общем, получился скандал. Я даже не представляла, что Лариса относилась к этому мальчику настолько серьезно. Подумаешь, смазливая мордашка, гладкая кожа, а дальше что? Кто он и кто она?! Потому-то я его и уволила, ведь мы с Ларисой были как сестры, я воспринимала ее боль как свою.

— И где они теперь? — поинтересовался Поздняков.

— Кто? — Виолетта широко распахнула глаза под стеклами очков.

— Ну… этот мальчик и, как вы сказали, соплячка?

Виолетта дернула плечиком.

— Честно говоря, их дальнейшая судьба меня мало интересует, особенно теперь. У Влада отличные внешние данные, — думаю, он устроился куда-нибудь через модельное агентство. Что касается девчонки, эта вообще далеко пойдет. Я бы ее так и так выгнала, потому что она… — Виолетта понизила голос: — Водит дружбу с мафией. У нее любовник чуть ли не какой-то крестный отец или что-то в этом роде. Можете себе представить, у меня одевается такая респектабельная публика, а тут…

«Смотря что понимать под респектабельной публикой, — подумал Поздняков. — По мне, так это и есть настоящая мафия».

— А когда вы видели Ларису в последний раз? — спросил он.

— В пятницу, — горестно вздохнула Шихт. — Это был ужасный день. Когда Лариса здесь появилась, когда она здесь появилась…

— Вы хотите сказать, что она приехала к вам сюда, в Дом моделей? В котором часу?

— Это было… Ну да, вскорости после полудня. Лариса вошла грустная — нет, не то слово, на ней просто лица не было. Села вот сюда, как раз на тот стул, на котором вы сейчас сидите, и рассказала мне эту ужасную вещь.

— Какую вещь?

— Как, разве вы не знаете? — поразилась Виолетта. — Разве она вам не сообщила?

— Я ничего не знаю, — сказал Поздняков, но его вранье было абсолютно невинным, поскольку о болезни ему рассказала не Лариса, а следователь Ругин.

— А ведь она сказала, что может поделиться этим только со мной и с вами, — прошептала Шихт, поднося к губам невесть откуда взявшийся кружевной платочек. — Хорошо, тогда знайте: как раз в пятницу она узнала, что у нее рак. Представляете, какой ужас? Она пришла ко мне прямо от врача — белая, как мел. Впрочем, неудивительно.

— Где она обследовалась?

— Да в том-то и дело, что в обычной районной поликлинике. А там такие дубины стоеросовые, не могли сказать ей как-нибудь помягче, подипломатичнее, а то напрямую приговорили — рак у вас, заказывай венки, дорогая. Я никогда не понимала ее странной привычки пользоваться бесплатной медициной. Лично для меня это как пресловутый общепит. Я ей говорила: «Лариса, неужели при своих деньгах ты не можешь наблюдаться в какой-нибудь хорошей платной клинике, где с тебя пылинки сдувать будут? Неужели тебя привлекает перспектива сидеть в очереди с дряхлыми старухами, чтобы участковый эскулап, способный разве что больничный лист выписать, да и то с ошибками, объяснял тебе, как ставить горчичники?» А она мне в ответ знаете что? В своем амплуа: «В платной клинике мне за мои деньги столько болячек найдут, что я буду на нее пахать всю оставшуюся жизнь». Ну вот… А тут у нее после очередной простуды вдруг кашель открылся, такой глубокий, знаете, в общем, очень подозрительный. Она сначала не обращала внимания — по своему обыкновению. Потом ей со всех сторон стали говорить: «Лариса, проверься, Лариса, проверься». Она и проверилась. Ах, это ужасно, это ужасно!

На роскошном столе владелицы Дома моделей робко и деликатно звякнул телефон. Виолетта взглянула на часы.

— Ну вот, секретарша на обед ушла, и теперь на звонки отвечать мне. Не буду, не буду снимать трубку, я ведь тоже имею право на отдых, правда?

Она сняла очки и принялась вытирать платком подернутые влагой глаза, и тут заработал телефонный автоответчик, который для начала строго произнес:

— Извините, в данный момент никто не может подойти к телефону; оставьте, пожалуйста, ваше сообщение после сигнала.

Следом ворвался энергичный мужской голос:

— Ви, это я, твой великий и могучий Бобо! Жди меня сегодня, как и вчера, в одиннадцать. И, как и вчера, ты все забудешь в моих объятиях.

Автоответчик вырубился, а Виолетта густо покраснела.

— Глупость какая, похоже, кто-то перепутал номер телефона.

— Бывает, — дипломатично поддакнул Поздняков, глубоко уверенный, что неизвестный ему «великий и могучий Бобо» ничего не перепутал. Он тут же попытался вернуть раскрасневшуюся Виолетту на грешную землю. — Значит, в последний раз вы видели Ларису в пятницу в полдень?

— Ну да, — в тоне Виолетты впервые за весь разговор проскользнула нотка раздражения.

— А куда она отправилась вечером? Она случайно не говорила вам, что куда-то собирается?

— Ах, да, — вспомнила Шихт, — она собиралась пойти на премьерный показ в Доме кино, только не помню, на какой фильм… Я еще удивилась, подумала, как она пойдет в таком состоянии, но она сказала, что ей теперь нужно все время быть на людях. Вот и все.

Поздняков непроизвольно напрягся — беседа приближалась к кульминации.

— Понимаю, вам очень трудно об этом вспоминать, но все же… Постарайтесь подробнее рассказать мне о том злополучном понедельнике. Поверьте, для меня это очень, очень важно.