Дафна Дюморье - Таверна «Ямайка»

Она начинала понимать происходящее. В «Ямайку» привозился груз, его складывали в потайной комнате. Так как было видно, что лошади взмылены, она заключила, что они проделали далекий путь, возможно, от побережья, и когда все будет выгружено, они уедут так же незаметно и тихо, как приехали.

Разгрузка шла быстро. Содержимое одной из крытых повозок не занесли в дом, а переложили на открытую телегу, что стояла у корыта с водой. Груз был разный по размеру и форме: и огромные тяжелые тюки, и не очень большие, и длинные свернутые вещи, обвязанные бумагой и соломой. Когда телегу заполнили до краев, кучер, которого Мэри не знала, тут же погнал лошадей назад.

Другие повозки тоже быстро разгрузили, часть тюков переложили на открытую телегу, которая тотчас отъехала, другую часть заносили в дом. Все проделывалось в глубоком молчании. Тс, кто еще недавно пел и орал, теперь, протрезвев, сосредоточенно делали свое дело. Даже лошади, казалось, понимали обстановку и стояли смирно.

Джоз Мерлин вышел из дома в сопровождении жестянщика. Оба были в одних рубашках с засученными рукавами, несмотря на холодную ночь.

— Это все? — хозяин спросил тихо, и погонщик последней повозки кивнул и дал знак к отъезду. Люди начали забираться на телеги, бродяги тоже залезли в надежде проехать милю-другую, чтобы скорее добраться до места. Их не обидели: у каждого в руках был сверток, некоторые несли коробки, перекинутые через плечо на ремне, или узлы под мышкой. Жестянщик из Лонсестона взвалил на своего пони всего пару мешков, устроив их в седле, но сам он в несколько раз расширился в объеме.

Итак, телеги и повозки отбыли из «Ямайки», поскрипывая колесами в странной, словно траурной, процессии. Одни повернули на север, другие на юг, и вскоре их не стало видно и слышно; двор опустел. Остались лишь хозяин, один из бывших гостей и еще какой-то человек, которого Мэри тоже видела впервые.

Все вошли в дом, и на дворе никого не осталось. Судя по звуку шагов, они направлялись в бар. Дверь хлопнула, шаги смолкли.

Мэри отошла от окна, села на кровать. На нее подуло холодом, она накинула шаль.

Теперь ей было уже не до сна — нервы напряжены до предела. Распирало любопытство: она должна до конца понять, что же происходит. Это желание было сильнее страха. Кое-что она уже поняла. То, что она видела сегодня, конечно же, контрабанда и не мелкая. «Ямайка» была идеальным местом для такого дела, и Джоз Мерлин именно с этой целью ее купил. Вся чепуха о тяге к родному дому была рассчитана на дураков и простачков. Таверна была так удобно расположена: место глухое, дорога ведет и на юг, и на север. «Ямайка» стояла на полпути от побережья до реки Тамар и могла служить прекрасным перевалочным пунктом. В таких условиях любой человек даже с не очень большими способностями мог легко справиться с организацией переброски груза с моря на речные суда.

Для успеха дела нужна была широкая агентура, которая бы выясняла обстановку, предупреждала об опасностях, разнюхивала сплетни. Эту работу выполняли бродяги, цыгане, весь тот сброд, который собирался здесь субботними вечерами.

«Но все же, — думала Мэри, — при всей своей энергии и физической силе, внушавшей всем страх, мог ли Джоз Мерлин руководить таким предприятием? Хватило бы у него ума и тонкости? Весь четко сработанный план сегодняшнего заезда — неужели это его рук дело? Возможно ли, что это было целью почти недельной отлучки из дома?»

Может, так оно и есть? Другого ответа Мэри не могла найти. Нехотя она призналась себе, что стала больше уважать его, хотя и больше бояться тоже.

Чувствовалось, что дело находится в крепких руках, под постоянным контролем, агентура тщательно отбирается, несмотря на их вид и манеры, иначе не удалось бы так долго обходить закон. Если бы местные власти заподозрили контрабанду, они в первую очередь взяли бы на подозрение «Ямайку». При условии, что они тоже не были подкуплены. Если бы не тетя Пейшенс, она бы сегодня же улизнула в город и донесла на Джозе Мерлина. Его быстро упрятали бы в тюрьму вместе с этими мерзавцами. Надо положить конец таким визитам. Но бесполезно строить планы, есть еще тетя Пейшенс, ее тоже надо принимать в расчет, а она все еще предана мужу, и это крайне усложняет дело.

Мэри все думала об одном и том же. Ее мучил вопрос: все ли она видела? Что ей, в сущности, было ясно? Что между побережьем и Девоном велась прибыльная контрабанда, а ее дядя, возможно, был руководителем этого бизнеса. Но было ли это все, или оставалось что-то еще, чего она не знала? Она вспомнила ужас в глазах тетушки и ее лихорадочный шепот в тот вечер:

— В «Ямайке» случается такое, Мэри, чего я даже не могу сказать. Очень нехорошие вещи, преступные вещи совершаются здесь. Я даже себе не могу признаться в этом.

И она тогда ушла к себе в комнату с затравленным взглядом выцветших глаз, тяжело волоча ноги.

Контрабанда, конечно, опасное занятие, оно грозило бесчестием и позором, закон страны сурово наказывал за это; но была ли она таким уж тяжелым преступлением? Мэри не могла ответить себе на этот вопрос. Ей нужен чей-то совет, но спросить было не у кого. Она так одинока в этом недобром мире, и надежды на лучшие времена у нее не предвиделось. Будь она мужчиной, спустилась бы вниз и бросила вызов Джозу Мерлину, а заодно и его дружкам. Да, она бы вступила в бой и пролила кровь, если бы до этого дошло. А там — вывела бы из конюшни лошадей, посадила с собой тетю Пейшенс и подалась снова на юг, в любимый Хелфорт, завела бы ферму, а тетушка помогала бы ей по дому.

Мэри заставила себя спуститься на землю. Положение требовало от нее смелости, нужно было смотреть правде в глаза и что-то предпринимать, если она хочет добиться ясности.

Пока же Мэри сидела на кровати в нижнем белье, завернувшись в шаль, неопытная девчонка двадцати трех лет, и у нее не было другого оружия, кроме собственных мозгов, которыми она могла бы сразить этого детину вдвое старше ее и в десять раз сильнее. Если бы он только знал, что она подглядывала за ним ночью, одной рукой свернул бы ей шею.

И тогда Мэри дала себе клятву. Это был только второй такой случай в ее жизни. В первый раз это произошло, когда на нее напал бык в Манакане. Тогда тоже она дала клятву, чтобы подбодрить себя.

— Я никогда не подам вида, что боюсь Джоза или кого-то другого. Чтобы доказать это, я сейчас спущусь вниз, пройду по темному коридору и войду в бар. Если он убьет меня, я сама буду виновата.

Она торопливо оделась, натянула чулки, но туфли не надела и, открыв дверь, вышла в коридор. Там постояла и прислушалась, но слышно было только приглушенное тиканье часов в прихожей.

Мэри прокралась по коридору на лестницу. Она знала, что третья и последняя ступеньки скрипят, и старалась спускаться осторожно, опираясь одной рукой на перила, а другой о стену, чтобы легче ступать. Вот уже и прихожая. Старинные часы одни нарушали тишину, они шипели и дышали, как человек, прямо ей в уши. В прихожей было темно, как в яме. Мэри знала, что здесь никого нет, но сама пустота таила угрозу, а закрытая дверь в необитаемую гостиную наводила на мрачные мысли.