Елена Арсеньева - Моя подруга – месть

Занимать даму беседой Васька считал своей непременной обязанностью; кроме того, он желал отрекомендоваться как можно лучше, и скоро Марьяна все узнала о нем, даже то, что имя своему псу он дал в честь того самого легендарного Китмира, о котором рассказывает Коран: этот пес принадлежал юношам, которые спасались в пещере от идолопоклонников. По воле Аллаха, они спали триста лет, а Китмир, охраняя их, научился говорить и фактически стал человеком.

Конечно, Марьяна вместе с Ларисой, по подсказке Виктора, прочла что возможно о Египте перед поездкой в Каир, даже занималась языком, но в Коран, к сожалению, заглянуть не удосужилась.

С князем Васькой было очень интересно, однако Марьяна, не забывая о подозрительной татуировке на его худой, оживленно жестикулирующей руке, продолжала измышлять способы отвязаться от ненужных более провожатых.

Между тем Васька, похоже, прочел ее мысли: умолк, держался отчужденно. Даже Китмир больше не ластился, не падал внезапно в пыль, выставляя ногу пистолетом и принимаясь яростно выгрызать зловредную блоху, не взлаивал от избытка чувств – шел поодаль, но Марьяна чувствовала себя так, будто он ее не охранял, а стерег…

– Быть может… – вдруг нерешительно нарушил молчание князь Васька, – быть может, мадемуазель скажет мне, куда ее сопроводить, чтобы я мог как можно скорее избавить ее от моего присутствия?

Ну, знаете! Это было уж прямо по-китайски, вежливо до тошноты!

– Да брось ты, – не нашла ничего лучшего в своем словаре Марьяна, – не выдумывай, я просто…

– Вы мне не доверяете, не так ли? Но почему? Pourquoi?

Бог весть зачем он заговорил по-французски, но отчего-то именно это слово оказалось последним доводом, заставившим Марьяну признаться.

Она взяла Ваську за руку и повернула ладонь тыльной стороной вверх:

– Из-за этого.

– Из-за этого? Но почему? Pourquoi?! – От изумления князь Васька сделался однообразен.

– Почему у вас одинаковые татуировки с тем содержателем опиекурильни и с мальчишкой, живущим на крыше? Вы принадлежите к одной шайке? И с чего это вы все так рьяно мне помогаете?

– Русские должны держаться друг друга, – веско заявил юный князь. – Так же, как и единоверцы, христиане, если они живут в стране, где господствует чужая религия. Разумеется, нас никто не притесняет, но братья по Творцу на чужбине почти то же, что соотечественники, понимаете? А человек, который помогал вам, – это копт, потомок коренных египтян. Он христианин, и я тоже православный христианин. Здесь так принято, – он простер руку, – после хождения в Иерусалим оставлять этот знак: крест и дату паломничества. Толстяка зовут Ани. Это древнее имя… Мы познакомились в декабре прошлого года, когда ходили с матушкой поклониться святым местам.

Марьяна шла молча, ничего не видя перед собой. Боже!.. Выставить себя такой дурой! Нет, у нее мания преследования, конечно. Типичная паранойя!

От стыда ее просто-таки колотило, но вот что-то теплое, пушистое, пыльное прильнуло к ее колену, и она увидела, что это голова Китмира. Bыходит, ее простили?..

– Вы с матушкой? – проронила Марьяна. – Ваша матушка живет в Каире?

– Разумеется. У нас домик в Гелиополисе, здешнем пригороде. Я давно желал вам сказать, – князь Васька взглянул на Марьяну темными серьезными глазами, – что самым лучшим было бы для вас переждать весь этот кошмар в нашем доме. Я не знаю, кто вас преследует: боевики из «Аль-Гамаа аль-исламия», «Баухид ва зилдра» или «Аль-Джихад аль-Джедид», а может, идет какая-то мафиозная разборка («Ого!» – мысленно отметила Марьяна), не ведаю, какие дела вершат ваши друзья, но я попытаюсь узнать все, что можно, об их судьбе, а вы пока поживите у нас в доме.

– Нет, – покачала головой Марьяна. – Нет, ну что вы…

– Соотечественники должны помогать друг другу, – настаивал Васька. – Моя матушка почтет за честь приютить вас!

– Нет! – вскинулась Марьяна. – У меня тоже есть понятие о чести, я не могу подвергать опасности ни в чем не повинных людей!

Васька взглянул на нее с восхищением. Уж эта речь была ему близка!

Так. Понятие о чести у Марьяны есть, это они выяснили. Осталась такая малость: выяснить, почему, рourquoi, в конце концов, загорелся весь этот сыр-бор, какие такие дела Хозяина навлекли на Марьяну все эти невероятные приключения?

После встречи с Витькой-Федор Иванычем жизнь Корсаковых резко переменилась. Нет, больше денег украдкой он Марьяне не совал, откупиться не пытался: держался так, словно встретился с давно потерянными, а теперь обретенными родственниками. Он сам отвез Марьяну из больницы домой, сам возил ее каждую неделю на процедуры, на рентген, а если не мог, присылал своего «сотрудника» – добродушного ловеласа Женьку, который, чудилось, камуфлю надевал просто для пижонства, так не шла она к его веселому лицу и общей белобрысости. Марьяна Женьке нравилась, и он делал ей весьма щедрые авансы, но выглядело это как-то очень весело, ни к чему не обязывающе. Вдобавок он рассказывал ей обо всех своих подружках, особенно часто – про Таню с Ирой, обе девицы имели глупость считать себя единственной владычицей игривого Женькиного сердца. Tатьяна вдобавок была замужем, это создавало массу дополнительных неудобств… впрочем, Марьяна очень скоро поняла, что именно неудобства Женька и любит пуще Татьяны, пуще самой любви. Глядя на Женьку, Марьяна не понимала, как можно воспринимать его иначе чем подружку? Ну какой из него возлюбленный? Но поболтать, посмеяться с ним было очень здорово. Женька скрашивал Марьяне часы ожидания в травмпункте, в очереди, где этой скользкой зимой было очень много народу.

Марьяна долгое время не знала, кем работает Женька у Виктора – при всем своем простодушии он очень ловко умел уворачиваться от ненужных вопросов. Ей еще предстояло сделать открытие, что Женька был водителем Хозяина и одним из его охранников. Не свались он с тяжелейшим гриппом, окажись сам за рулем в тот январский день, никакой беды на площади Свободы не случилось бы, и, наверное, Марьяна никогда больше не встретилась бы с Витькой-Федор Иванычем, а значит, жизнь ее пошла бы совершенно иным путем. Ну что ж, всегда случается только то, что должно случиться: иначе говоря, чему быть, того не миновать!

Виктор, наверное, ожидал, что, войдя в квартиру Корсаковых, он вернется на десяток лет назад, когда здесь сияли синие глаза Ирины Сергеевны и улыбки Михаила Алексеевича, а потому вид этих мрачных, погруженных в глубокую тишину комнат поразил его в самое сердце. И особенно – облик Ирины Сергеевны, одетой в черное, исхудавшей, состарившейся, угрюмой, схоронившей вместе с мужем не только здоровье, красоту, очарование, но словно бы и душу свою. Прошло уже больше года после его смерти, но, похоже, лишь теперь до Ирины Сергеевны наконец дошло, что ее любимый ушел навеки, навсегда!.. Весь минувший год ее занимало устройство Марьяниной судьбы, а потом попытки отойти от последствий этого устройства, но теперь, когда все наконец уладилось, собственное горе, невосполнимая утрата обрушились на нее с новой силой – и совершенно подавили. Даже встреча со старым знакомым, столь волшебно преобразившимся, не оживила ее исплаканного лица. Марьяна тоже тяжко страдала по отцу, но она была молода, а значит, легка мыслями. К тому же слишком многое испытала она за минувший год, да и перелом сослужил свою службу – телесная боль затмила душевную. Для матери же внезапная болезнь Марьяны была досадной помехой, отвлекавшей от беспрерывной, всепоглощающей, ставшей смыслом ее теперешнего существования тоски по мужу, которого она любила воистину больше всего на свете.