Алла Полянская - Одна минута и вся жизнь

– Вот я и говорю.

Разговор затихает. Ужин подошел к концу, и Вадик с Таней стали прощаться. Таня виновато смотрит на Дану:

– Данка, слышишь, прости меня!

– За что?

– Сама знаешь.

– Это все в прошлом, Таня. Это не имеет значения.

– Нет. Все имеет значение. А прошлое – тем более.

Они ушли, а Дана с Виталием остались. Он отнес ее назад в спальню, они легли на кровать.

– Я скучал без тебя.

– Это все в прошлом. Виталик, скажи мне, ты в тот раз за кого сидел?

– Почему ты спрашиваешь?

– Видишь ли, ты ведь тоже прикрыл наезд со смертельным исходом. Кто?

– Ну, это мне знать было не положено.

– Только не говори, что ты не узнал. Давай, Виталька, колись.

– Ладно. Был тут один тип, в мэрии ходил в больших начальниках. Градский. Он и сейчас большой человек, но уже где-то в Москве или Питере, не помню, баллотируется в губернаторы или депутаты, я слышал. Так что жив я исключительно потому, что поинтересовался в свое время крайне осторожно. Помнишь Хризантему?

– Цыганку с поселка?

– Ну, да. А она снабжала драпом [1] сынка этого самого Градского. Белгород, хоть и областной центр, в сущности, большая деревня, здесь все на виду. Ну, вот, Хризантема мне и рассказала. Что еще ты хочешь знать?

– Ты давно был у своих родителей?

– Я вообще не был. Танька правильно сказала. Какие они родители? Произвести на свет и кошка может. Батя не просыхал, лупил меня, а мать делала вид, что ничего не видит. У меня другие родители. У нас они общие – у всех четверых. А эти… Мне до них и дела нет.

– Ты о них совсем ничего не знаешь?

– И знать не хочу. Расскажи мне о себе. Как ты жила?

– А ты не в курсе?

– Знаю кое-что. Муж у тебя был очень хороший, свекровь тоже. Дом, дети. Ты была счастлива?

– Наверное.

– Почему «наверное»?

– Потому что мне всегда казалось, будто где-то впереди меня ждет что-то важное.

– А теперь?

– А теперь меня просто нет, понимаешь?

– Не понимаю.

Он целует ее. Он счастлив быть рядом с ней, он неутомим в своей любви, но Дана быстро устает. Они засыпают рядом.

Утром Дане стало намного лучше, Виталий радуется этому как ребенок. Он сам готовил завтрак, они поели, но ему пора ехать, ждут дела.

– Я постараюсь вернуться поскорее. Сейчас заеду к твоим, посмотрю, как там Лека. Андрей должен прийти, прислуга его впустит. Отдыхай.

– Привези мне мою сумочку. Скажи маме, чтобы передала.

– Хорошо. Я люблю тебя.

Он уходит. Дана смотрит, как он садится в машину и уезжает. Она не знает, что теперь будет. Виталька остался прежним – и стал другим. Все стали другими. Но Дану беспокоит именно Виталий. Она не знает, что чувствует по отношению к нему, хотя ей с ним хорошо.

«Словно свет… Стасик, Стасик, как мне быть? Ведь я так любила тебя. Любила? Все в прошлом. А Виталька – здесь, сейчас. И в прошлом. Я не знаю, что делать. Может быть, потом».

Андрей входит без стука.

– У вас отвратительная привычка врываться в комнату, как Красная армия в завоеванный город.

– Чисто врачебная заморочка. Сегодня вам лучше.

Он снова повторяет вчерашние манипуляции. Его пальцы живут собственной жизнью, а небольшие светло-карие глаза внимательно следят за Даной из-под опущенных ресниц.

– На мне узоров нет. Чего вы на меня так уставились?

– Я много слышал о вас, но представлял себе некую роковую красавицу, а тут такая птица-синица. – Андрей усмехается. – Вас что-то беспокоит?

– Нет. Я в порядке.

– Ну, не совсем в порядке, но где-то рядом. Как спите?

– В одиночестве.

– А вы – злюка.

– Я никогда не утверждала обратного.

Андрей смеется. Ему нравится эта странная женщина, и где-то внутри поднимается желание. Он удивляется своей реакции.

– Хорошо. Я надеюсь, очень скоро мы будем встречаться только на светских мероприятиях. До встречи.

Это вертелось в голове со вчерашнего вечера. Значит, у господина Градского есть не очень благонадежный сын? Отлично. Дана уже в общих чертах видит свой план. А вот как именно она осуществит его, надо подумать и для начала немного подкорректировать свой каркас. Потому что Дана уверена: стоит ей промелькнуть вблизи многоуважаемого господина Градского, это сразу станет известно. А тогда проживет она совсем недолго.

«Я перекрашу волосы и буду носить контактные линзы. И еще кое-что подправлю, совсем чуть-чуть. Это хорошо, что я так отощала, меня не узнают. А вот документы мне достанет Цыба. Достанет, никуда не денется. И не скажет ни Витальке, ни Таньке».

Дана спускается вниз и идет во двор, садится на скамейку среди роз, небо над головой смотрит на нее знакомо и безмятежно. Где-то далеко это небо видит ангелов на Северном кладбище. И ее оставленный дом.

«Разоренное гнездо. Ничего, мы с Лекой вернемся туда».

– Я привез твою сумочку. – Виталий подходит сзади и садится рядом, обнимая Дану. – Ты не замерзла?

– Нет.

«Я просто умерла, милый».

– Я должен ехать. Родители передают тебе привет, а сын хочет, чтобы ты вернулась. Может, привезти его сюда?

– Я хочу побыть одна.

– Дана, я понимаю, что сейчас не время, но скажи, ты выйдешь за меня замуж?

– Виталик, я…

– Я подожду. Ты просто скажи. Ты никогда не говорила, что любишь меня.

– Да, никогда.

– Значит…

– Ничего это не значит. – Дана обнимает Виталия. – Я скажу тебе это, правда. Но не сейчас.

– Скажешь?

– Скажу. Только тебе.

– Я подожду. Я долго ждал, подожду еще. Я люблю тебя, Данка. Знай, что нет такой вещи, которую я бы для тебя не сделал.

– Я знаю. Мне нравятся эти розы.

Дана понимает, что время пришло. Но уйти сейчас, вот так, не оставив даже записки, она не может. Виталий не заслужил такого.

«Виталька, когда ты придешь домой, ты расстроишься, я знаю. Потому я и пишу, чтобы сказать: я вернусь к тебе. Но сейчас я ухожу, и ты не ищи меня. Я сделаю то, что должна, а потом вернусь.

Объяснись как-то с моими и не оставляй Леку. Обо мне беспокоиться не надо.

Спасибо тебе. С любовью – Дана».

Она оставляет записку под подушкой и выходит на улицу. Она одета в ту же одежду, что была на ней в то утро, когда она встретила на Острове Виталия. Джинсы и клетчатая рубашка, вот и все.

Дане страшно. Она боится оставаться одна, она боится того, что должна сделать, она не знает, с чего начать.

«Я всегда могу начать с тех, кого знаю. А кого я знаю? Полковника Панченко, адвоката Иванову. Ну, мент – крепкий орешек, а вот девка… Она меня тогда сильно раздражала. Что ж, с нее и начну».