Галина Романова - Преступно счастливая

— А в чем?

— А в том, что все тщательно скрывалось. Вообще никакой утечки информации! Вообще! Будто бы директриса — Николаева Нина Ивановна подолгу запиралась у себя с Угаровой. Они о чем-то шептались. Потом Николаева ее уволила. Все!

— Не может такого быть, Сережа. Не может!

Волков приложил к ушам ладони лодочкой. Так, чтобы по возможности перекрыть все звуки, поступающие извне. Он любил тишину. А когда она бывала полной, его душа улыбалась от удовольствия.

Тишины не получилось. Гришин принялся топать по полу толстыми подошвами замшевых ботинок, которыми жутко гордился, утверждал, что они настоящие, фирменные. Потом громыхал стулом, усаживаясь на место. Стучал с остервенением по клавиатуре. И даже бумага в его руках, когда он принялся перелистывать какое-то дело, загремела, как стальные листы.

— Не может такого быть, капитан. — Волков поморщился и руки от ушей убрал. Тишины не будет, это он понял. — Чтобы никто ничего не знал! Знает один — не знает никто. Знают двое… Короче, это даже не правило и не примета, это закон, Сережа!

— Но, товарищ майор! Я там всех опросил! Никто ничего…

— Не может такого быть, капитан, и все тут! — Волков вытянул под столом ноги, уронил руки между коленей, уперся лбом в стол и забубнил: — Был скандал, так? Скандал не мог остаться никем не замеченным. Что-то ему предшествовало. Что?

— Я не знаю. — Гришин раскраснелся от злости, губы надул. — Все молчат. То ли не знают, то ли говорить не хотят. Откуда я знаю, что предшествовало скандалу? Я же…

— Ай, ай, ай, Сережа, — укоризненно качнул головой Волков, потершись лбом о стол. — Ты же сам несколько минут назад сказал, что был какой-то отвратительный случай. Говорил?

— Говорил.

— Вот тебе и ответ! Скандалу с увольнением Угаровой предшествовал какой-то отвратительный случай. Какой?

— Я не знаю! — возразил Гришин с обидой. — Я же сказал, товарищ майор!

— Да понял я, что не знаешь. — Волков осторожно приподнял голову, подложил под подбородок ладони, глянул задумчиво поверх головы коллеги. — Но все равно: это уже что-то. В школе что-то произошло. Что-то дикое. Из ряда вон выходящее. Что-то случилось. Что-то отвратительное. Что?

— Я не…

— Да понял я! — сердито перебил его Волков. — Я мыслю вслух, не перебивай!

— Так точно, — проворчал Гришин.

И с такой силой захлопнул картонную папку с делом, что Волкову показалось, он гвоздь в стол вбил. Принятые таблетки приглушили боль, но, кажется, невероятно обострили слух. Он глубоко вдохнул, выдохнул. И продолжил:

— Что за отвратительный случай? Что это могло быть, Гришин? Воровство? Подделка оценок в классном журнале? Или случился какой-то роман?

— Роман?

— Да, да, роман. Какая-то училка переспала с физруком, к примеру, а Угарова их застукала. А?

— Делов-то! Это не скандал! — фыркнул Гришин, сально заулыбался, заерзал, заерзал. — Там, может, весь педагогический коллектив с ним спал и…

— Вот именно, Гришин! Это не скандал. Это, конечно, некрасиво, неэтично, но не тянет на скандал, из-за которого Николаева могла уволить своего личного жандарма. И уж точно не тянет на мотив для двойного убийства.

Он проговорил это очень тихо, почти шепотом, искренне надеясь, что Гришин не услышит. Но тот услышал. Его глаза остановились на переносице Волкова. Рот приоткрылся. Спина выпрямилась, а руки замерли у горла. Ну, суслик просто какой-то, Гришин этот.

— Вы считаете, что все началось тогда?! Много лет назад?!

— Не могу утверждать, капитан. Это одно из моих предположений. Одна из версий. Угарова умерла. Выпила снотворного, полезла принимать ванну и захлебнулась благополучно. Все выглядит именно так. И не будь она боевой бабой, имеющей прямо противоположные сделанному привычки, я бы поверил. Но я точно знаю, что она никогда не принимала снотворного и прекрасно засыпала. И точно знаю, что она имела обыкновение принимать ванну утром после того, как возвращалась с пробежки. Тот, кто навестил ее в вечер ее смерти, мог не знать об этом.

— Скорее всего не знал! — покивал Гришин, все еще прижимая руки к горлу.

— А спустя какое-то время под колесами скрывшегося с места происшествия автомобиля погибает ее подруга Николаева. Все выглядит как несчастный случай. Может, так оно и было. Но… Но я не верю, капитан!

— И я тоже. — Гришин дернул кадыком, потрогал его пальцами, будто тот мог прорвать тонкую кожу шеи. — И товарищ полковник ведь не верит, так?

Волков промолчал.

Гришин тоже заткнулся. И даже не шевелился какое-то время. В кабинете повисла благодатная тишина, которую многие именуют гнетущей. Волкова она не угнетала, а расслабляла, позволяя плодотворно размышлять.

— Две подруги, замешанные в давнем отвратительном скандале, а может, и еще в чем-то, поочередно умирают. В совпадения такого рода я не верю. Их убрали, Гришин. Убрали грамотно, не оставляя следов. И повторюсь, если бы мы не знали о предпочтениях Угаровой, мы бы запросто поверили в несчастный случай. Что же теперь, капитан? Как узнать, кому помешали подруги? Новый ли скандал или старый способствовал тому, что их устранили?

— Скорее всего что-то произошло совсем недавно, — авторитетно кивнул Гришин, расслабляя спину и удобнее облокачиваясь на спинку рабочего стула. — Кто бы стал так долго ждать? Чтобы мстить? Дело-то быльем поросло, все давно забыто, и…

— А если тот, кто причастен к убийствам, на тот момент был ребенком? — снова тихо, снова скорее для себя проговорил Волков.

— А?! — Гришин вздрогнул и опять вцепился пальцами в кадык. — Как это?! Не понял!

— Что, если в скандале, результатом которого стало увольнение Угаровой, замешан был ребенок, а?

— Ребенок? Какой ребенок, не понял?! У этих двух женщин не было детей!

— Школьник, я имею в виду, капитан, школьник.

Он уже пожалел, что начал этот разговор. Да, Гришин проявил чудеса расторопности. И сведениями о трудовой деятельности Угаровой разжился, и в школе даже побывал. Но дальше-то — тупик. Топчется на одном месте и сойти не желает. А у него вдруг снова иссякли силы все ему разжевывать и объяснять. Одному-то куда сподручнее размышлять и принимать решения.

— Вы имеет в виду, что Угарова была замешана в скандале с учащимися? Я правильно понял?

— Да, — проговорил Волков и прикрыл глаза.

Бестолковый взгляд Гришина, его глуповатая улыбка сводили его с ума.

— Но учителям об этом ничего не известно! Они мне не сказали ничего!

— Коллектив мог и не знать, на чем спалился кто-то из учащихся. Она же о результатах своей чудовищной наблюдательности докладывала только Николаевой. А та принимала решения. Вот что сделаешь, Гришин… Съездишь в отдел народного образования, попросишь архивы. И пороешься в них.