Алюшина Татьяна - Утоли мои печали

Хорошо, ему попался мудрый военком, который попер Петра из военкомата, отчитав напутственно: «А кто будет для армии и страны машины строить, танки новые придумывать и артиллерию? А? В герои собрался?! Ты вон на своем месте погеройствуй, так, чтобы стране пользу принести, а стрелять и без тебя есть кому!»

Выгнал, одним словом. За что ему великое спасибо и поклон до земли!

И Петя решил, что раз так, то действительно надо на своем месте биться за победу. И как-то он очень радикально это решил – практически поселившись в институте возле лабораторных стендов, появляясь дома два раза в неделю: помыться, переодеться и успокоить маму, что с ним все в порядке и он-таки что-то ест.

Так и прошло для него время войны – наука и работа, работа, работа – защитил кандидатскую между делом и спроектировал несколько уникальных разработок частей нового двигателя.

День Победы, девятого мая сорок пятого, они шумно встречали коллективом в институте – кричали, обнимались, целовались и плакали – у каждого, кроме Вершинина, кто-то погиб на фронте, в оккупацию, под бомбежками. В честь праздника Победы всех отпустили домой, праздновать с родными. И когда вся Москва вышла на улицы смотреть торжественный салют, рядом с Петей и Полиной Георгиевной, стоявшими в большой толпе на самой высокой точке их района, откуда было замечательно видно салют, оказалась одна милая девушка.

Она не кричала «ура» вместе со всеми, а смотрела на взлетающие яркие шапки салюта, улыбалась, и по щекам ее безостановочно лились ручьями слезы, а выражение лица было странным – светлая радость и горе одновременно светились в ее глазах.

Петя несколько раз встречал эту девушку во дворе, даже один раз они почти столкнулись, когда он выходил, а она заходила в арку дома, он тогда отметил про себя, какая она милая и симпатичная, но… не до девушек ему в то время было – целиком посвящен только работе и науке.

А сейчас! Сейчас его словно озарило странное чувство полного, какого-то внутреннего узнавания и родства, и великой радости, как будто она была давно пропавшим близким человеком и вдруг нашлась. И это большое счастье, что нашлась!

– У вас кто-то погиб? – спросил он, наклонившись к ней, чтобы перекрыть радостный крик людей.

– Все, – выдохнула она, посмотрев на него своими удивительными глазами. – Родители и Нюша, младшая сестра, в сорок первом, в дом попала бомба, а они не успели в бомбоубежище. Я в госпитале на дежурстве была, мы тогда комсомольское шефство над ранеными всем классом взяли. А на старшего брата Максима в сорок третьем похоронка пришла, – и, глядя на Петра лучистыми, полными боли и радости глазами, совсем тихо добавила: – У меня никого нет.

– Есть, – вдруг твердо заявил Петя, взял в руку ее ладошку, осторожно сжал и повторил громче: – Есть, теперь у вас будем мы, – и посмотрел на маму, слышавшую весь их разговор.

А Полина Георгиевна кивнула, обняла девушку за плечи и спросила:

– Как вас зовут?

– Глафира, – ответила растерянно девушка, не отрываясь, словно завороженная глядя в лицо Пети. – Глафира Головкова.

– Вы где живете, Глашенька? – расспрашивала Полина Георгиевна.

– С одноклассницей бывшей, с ее семьей.

– Вот что, Глашенька, – распорядился Петр. – Идемте, соберем ваши вещи и перенесем к нам.

– Как – к вам? Так же нельзя? – поразилась девушка.

– А как можно? – серьезно спросил он.

– Я же вас не знаю, – растолковывала она.

– Меня зовут Петр Акимович Вершинин, а это моя мама Полина Георгиевна. Теперь вы нас знаете, – и так же серьезно спросил: – Замуж за меня пойдете?

– Замуж? – ахнула она, совершенно растерявшись.

– Замуж, замуж, – кивнул он и вдруг улыбнулся: – Я очень удобный муж буду, Глашенька, меня почти не бывает дома. Так что, пойдете?

А она вдруг заплакала. Всерьез. Спрятала лицо в ладонях и заплакала.

Петр расстроился совершенно, оттого, что ему казалось, да что там казалось! Он был уверен, что она просто обязана почувствовать, так же как и он, это их родство и близость душевную, а она вот в слезы.

Испугалась, что ли? Потому и спросил недовольным, строгим тоном:

– Ну, что?

– Я пойду, пойду, – торопливо ответила она, вытирая слезы тыльной стороной ладошки.

– Куда пойдете? – не понял Петя.

– Замуж, – удивилась она вопросу, подняла заплаканное лицо, посмотрела на Петра расширившимися от переживаний глазами и испугалась: – Или передумали?

– Ох, господи! – тягостно вздохнул Петр, привлек ее к себе, взяв за плечи, и обнял, уткнувшись подбородком ей в макушку.

На следующий день они пошли в загс, где Петра и Глашу записали мужем и женой.

Как рассказывала Глашенька, Петю она приметила сразу и выделила особо, как только увидела первый раз во дворе. Он тогда шел с сосредоточенным, задумчивым видом торопливым размашистым шагом и не замечал никого и ничего вокруг. Глаша расспросила семью, в которой жила, и соседей о нем, узнала, кто этот молодой человек, и про его папу ей рассказали, что он раскрыл целую сеть настоящих иностранных шпионов и его за это убили. Про это на похоронах Акима Лукича говорил торжественную речь майор из Комитета.

А когда они столкнулись в арке, Глаша так обрадовалась и надеялась, и ждала, что Петр заговорит с ней, поздоровается и… но он только улыбнулся и, извинившись, пошел дальше своей стремительной походкой.

Вот такая романтическая история.

В сорок девятом, в тридцать лет, Петр Акимович защитил докторскую диссертацию и поступил на работу в закрытый НИИ, где вошел в научную группу, разрабатывающую агрегаты и механизмы для атомной промышленности, тогда находившейся лишь в начале своего пути и ориентирующейся исключительно на военное направление.

Глафира Сергеевна, работавшая всю войну в госпитале, после замужества тем же летом поступила в университет на исторический факультет и, к невероятному счастью Полины Георгиевны, со специализацией по русской истории, пойдя таким образом по стопам Акима Лукича.

В сорок восьмом году у Пети с Глашей родился первенец – Васенька, замечательный, здоровый и умненький мальчик.

В пятидесятом году Глаша окончила университет и поступила работать в Исторический музей. А в пятьдесят втором родилась дочка Алевтина.

Понятное дело, что никто дома не сидел, все работали: и Полина Георгиевна, и Глафира, не говоря уж про Петра Акимовича. Так что детки росли как у всех – в яслях и садиках, за исключением того, что первые месяцы после рождения Аленьки молодые родители нанимали няню.

В пятьдесят четвертом Глафиру Сергеевну повысили, и она стала начальником одного из отделов Исторического музея. Руководство предлагало ей параллельно заняться наукой, защитить диссертацию и вообще начать думать о своем карьерном росте, отмечая ее как талантливого молодого специалиста.