Линда Ховард - Все, что блестит

— Как вы смогли оставить его?

Он пожал плечами.

— У меня много интересов, которые занимают мое время и внимание, и, хотя я всегда буду считать остров своим домом, все же я не отшельник. Современный мир также имеет свои прелести, — он отсалютовал ей бокалом с вином, и она поняла, что б?льшая часть мировой привлекательности заключается в его женщинах. Вне всяких сомнений, на маленьком греческом острове молодые женщины находятся под строгим надзором до самой свадьбы, а здоровому мужчине хочется удовлетворить свои насущные потребности.

Его жест с бокалом вина заставил ее обратить внимание к своему собственному бокалу, и, взглянув на него, она увидела, что тот почти пуст.

— Можно мне еще вина?

— Нет, — спокойно ответил он. — Вы уже выпили два бокала, а еду всего лишь размазали по тарелке, вместо того, чтобы съесть. Вы опьянеете, если продолжите в том же духе. Ешьте свой ужин. Или он вам не нравится? Мне вернуть его на кухню?

— Нет, еда великолепна, спасибо, — что еще она могла сказать? Только правду.

— Тогда почему вы не едите?

Джессика окинула его серьезным взглядом, а потом решила, что он уже большой мальчик и определенно будет в состоянии выдержать правду.

— Я не получаю от нее совершенно никакого удовольствия, — призналась она. — Вы довольно неплохо отбили мне весь аппетит.

Его губы изогнулись в мрачной усмешке.

— Мне вы аппетит не отбили, но, без сомнения, расстроили мои планы во всем остальном! С момента нашей встречи я совершенно оправдываю глупость Роберта Стэнтона, кроме, разве что, чересчур оптимистичных ожиданий, которые он, возможно, имел. Вы очаровательны, даже когда оскорбляете меня.

Она никогда никому не упоминала о своих отношениях с Робертом, но теперь испытывала настойчивое желание закричать, что любила его, что все были не правы относительно нее. Только долгие годы практики в умении казаться равнодушной удержали ее от дикого крика боли, но не помогли сдержать замечание:

— Роберт был наименее глупым человеком, которого я когда-либо встречала. Он всегда знал, кто его окружает.

Николас прищурил глаза.

— Вы говорите, что он знал, что вы вышли за него замуж только из-за денег?

— Я ничего подобного не говорила, — резко ответила она. — Я не желаю обсуждать с вами свой брак, это не ваше дело, и, если вы закончили со своей едой, я хотела бы отправиться домой.

— Я закончил, — сказал он, многозначительно глядя на ее тарелку. — Однако вы даже не начали есть. Вы должны поесть, чтобы уменьшить воздействие выпитого вами вина, и мы не уйдем отсюда, пока вы не поедите.

— Я проглочу это, не жуя, если это поможет мне избавиться от вашей компании, — пробормотала она, поднимая вилку и вонзая ее в кусок мяса.

Он подождал, пока она положила кусочек мяса в рот и начала жевать, затем сказал.

— Но это не сработает. Если я правильно запомнил, вы пригласили меня к себе, когда я провожу вас до дома. Чтобы удовлетворить мои «небольшие странные потребности», кажется, вы именно так выразились. Я принимаю ваше приглашение.

Джессика проглотила кусочек мяса и напала на еще один.

— Вы, должно быть, не так поняли, — холодно проговорила она. — Я бы не позволила вам войти в свой дом, не говоря уже о собственной спальне.

— Вполне подойдет и моя квартира, — ответил он, сверкнув глазами. — Или земля, если вы испытываете трудности в этом вопросе.

— Послушайте, — огрызнулась она, со стуком бросая вилку на стол. — Это зашло очень далеко. Я хочу, чтобы вы четко поняли: я не свободна! Ни для вас, ни для любого другого мужчины, и, если вы дотронетесь до меня, я подниму такой крик, что меня услышит весь Лондон.

— Если сможете, — пробормотал он. — Вам не кажется, Джессика, что я смогу подавить любые крики?

— Да ну? — подняв брови, требовательно спросила она. — Так вы насильник? Потому что это будет насилие, в чем у меня нет ни малейшего сомнения.

— Позволите, — уверенно произнес Николас, и ей захотелось завизжать от отчаяния. Неужели он действительно настолько тупой, а его эго так неуязвимо, что он просто не может поверить, что она не хочет спать с ним? Что ж, если он не верит, что она закричит, то определенно будет удивлен, если попытается что-нибудь с ней сделать!

Джессика быстро поднялась, полная решимости уйти.

— Спасибо за еду, — любезно поблагодарила она. — Думаю, будет лучше, если я возьму такси, чтобы добраться до дома, и попрошу Чарльза связаться с вами в понедельник, чтобы решить вопрос об акциях.

Он тоже поднялся, спокойно отложив салфетку в сторону.

— Я отвезу вас домой, — сказал он, — даже если буду вынужден тащить вас к своей машине. Так что вы предпочитаете: уйти с достоинством или будучи перекинутой через мое плечо? Прежде чем вы примите решение, позвольте вас заверить, что никто не придет вам на помощь. Деньги могут все, как вам известно.

— Да, знаю, — бесстрастно согласилась она. — Они позволяют некоторым людям вести себя подобно варварам и не опасаться возмездия. Ну что же, тогда идем?

Улыбнувшись с мрачным торжеством, Николас положил на стол счет, и, даже пребывая в состоянии ярости, Джессика была удивлена суммой, которую он оставил. В следующее мгновение она увидела, как он кивнул метрдотелю, и к тому времени, как они пробрались через весь зал к выходу, ее уже ждали с шалью. Николас взял шаль и нежно обернул ее плечи, его руки задержались на мгновенье, касаясь пальцами ее тела.

Ослепительная вспышка света сказала ей, что их опять сфотографировали, и Джессика невольно прижалась к нему поближе, желая скрыться. Его руки сжали ее плечи, нахмурившись, он посмотрел сверху вниз на ее побледневшее лицо.

Оглядевшись вокруг, Николас определил местонахождение фотографа, и, хотя он ничего не произнес, где-то позади них раздалось бормотание с извинениями.

Затем, крепко обхватив ее за талию, Николас вышел вместе с ней на улицу, где уже подогнали его автомобиль. Дав чаевые швейцару и молодому человеку, подогнавшему машину, Николас проследил, чтобы Джессика удобно устроилась на пассажирском сиденье и пристегнулась ремнем безопасности, и только после этого поинтересовался:

— Почему вы вздрагиваете от каждой вспышки камеры?

— Я не люблю публичности, — проговорила она.

— Думаю, дело не в том, нравится вам это или нет, — тихо произнес он. — Своими действиями и поступками вы в любом случае привлекаете общественность, и, безусловно, уже должны были привыкнуть к этому. Ваш брак вызвал немало пересудов.

— Я в курсе, — ответила она. — Меня называли сукой прямо в лицо, и, что еще хуже, за спиной, но это не значит, что я когда-нибудь привыкну к этому. Мне было восемнадцать лет, господин Константинос, — подчеркнуто произнесла она, — когда пресса выставила меня на всеобщее осмеяние. Я никогда не забываю об этом.