Виктория Платова - После любви

Ведь мне только предстоит подняться в квартиру Мерседес, все остальное – потом.

Помедлив секунду, я подношу руку к кнопке и нажимаю ее. Где-то в недрах дома слышится тяжелый вздох, и шумно приходят в движение скрытые механизмы – лифт и правда работает. И по мере того, как его кабина скользит вниз, мне снова становится не по себе: в этом спуске есть что-то неумолимое, неизбежное, роковое, грозящее бедой. Как будто кабина движется не в шахте, а опускается прямо на меня, готовая раздавить, смять, стереть никчемную русскую с лица земли. Ощущение так реально, что я вздрагиваю и отшатываюсь от кованых воротец, преграждающих путь в кабину.

Глупости.

Все это – глупости. Днем холл первого этажа был укутан полумраком, теперь он ярко освещен. Освещена и кабина, спустившаяся ко мне едва ли не с небес. Ступени мраморной лестницы умиротворяют, а где-то наверху смотрит свое бесконечное старое кино Ширли. В старом кино все заканчивается великолепно, влюбленные находят друг друга и сливаются в поцелуе; у всех детей в старом кино – симпатичные лукавые мордашки, у всех собак – гладкая чистая шерсть, никто не страдает гипертонией, никто не страдает ожирением; дожди в старом кино всегда теплы, снег потрясает белизной, и солнце всегда снисходительно, почему бы моей истории не закончится так же, как заканчиваются истории в старом кино?.. Почему?

– Подождите! – слышу я голос за своей спиной, когда дверцы лифта почти захлопнуты. – Подождите!

Такой призыв не может остаться без ответа – и я снимаю руку с кнопки.

Молодая женщина в солнцезащитных, несмотря на столь поздний час, очках. Свои собственные очки я похоронила на дне рюкзака еще до того, как вошла под своды «Cannoe Rose», прятать глаза за очками ночью – откровенное пижонство. Если за этим не стоит нечто большее.

Я вопросительно смотрю на женщину, ожидая, какой этаж она назовет.

– Четвертый, пожалуйста, – говорит она, улыбаясь извинительной улыбкой. Довольно приятной, а зубы, сверкнувшие между раздвинутыми губами, и вовсе хороши. Разве что – слишком крупные, но это не недостаток – достоинство.

– Мне выше.

Она кивает без всякого осуждения, а ведь «выше» расположена откровенная свалка, обнажающая не самые приятные стороны человеческой натуры. Но, может, все значительно проще, и она ничего не знает о свалке, она никогда не поднималась выше своего четвертого, вполне благополучного этажа. Этажа без респектабельных деревянных панелей на стенах, но зато с многообещающей любовной надписью в духе Одри, Ширли и Кэтрин -

«I'VE GOT YOU UNDER MY SKIN».

Я хорошо ее запомнила, как запомнила несколько ореховых скорлупок и несколько апельсиновых корок на ступеньках. Вполне допустимая погрешность, учитывая кошмар верхних этажей.

Лифт ползет удручающе медленно – так медленно, что я переключаюсь с созерцания кнопок на созерцание женщины, волею судеб оказавшейся рядом со мной на крохотном пространстве. Ничего особенного в ней на первый взгляд нет. Кроме очков, закрывающих едва ли не половину лица. И темных блестящих волос, волнами спадающих на плечи. Если когда-нибудь мне захочется воспроизвести в памяти свою случайную попутчицу, то я вспомню только это:

очки;

крупные кольца волос, заслоняющие щеки и часть подбородка;

прямые, почти мужские плечи.

Бедняжка, должно быть, не слишком привлекательна, хотя и ничего отталкивающего в ней нет. Таких женщин миллионы, они пользуются исключительно общественным транспортом и покупают полуфабрикаты, потому что ненавидят готовить; они никогда не выходят замуж по любви, они заняты работой, требующей не очень больших умственных и физических затрат; они терпеть не могут комиксы и обожают тяжеловесные викторианские романы и фильмы в пересказе тайных агентов. Да, для тайных агентов такие женщины – просто находка! В силу обыденности, одинаковости, непритязательности их можно использовать вслепую, они не вызовут подозрений ни у кого. Их лица не поддаются анализу и сразу же забываются, бедняжка!..

Шею бедняжки украшает газовый платок терпимого качества, то же можно сказать о летнем пиджаке пастельных тонов, неброской блузке и юбке, слишком плотной для лета.

– Что? – неожиданно произносит женщина.

– Ничего.

– Вы так на меня смотрели… Мне показалось, вы хотели что-то спросить.

– Нет, простите. – Я смущенно опускаю глаза. – Ваши очки…

– А что мои очки? Выглядят устрашающе?

– Нет, конечно…

– Я недавно перенесла операцию на глазах, так что очки – прискорбная данность.

– Да нет же…

«Это не мое дело», – хочется сказать мне. «У меня тоже проблемы со зрением, – хочется сказать мне, – я совершенно не переношу темноты, она выбивает меня из колеи и заставляет совершать глупости. Но это проблема скорее психологического свойства, операция на глазах не поможет».

– Я и сама ненавижу, когда кто-нибудь щеголяет в солнцезащитных очках в не самое подходящее время суток, – неожиданно добавляет женщина. – Я считаю, что прятать глаза за очками ночью – мм-м… откровенное пижонство. Если, конечно, за этим не стоит нечто большее.

– Нечто большее? – Я вздрагиваю: бедняжка в непритязательном платке, кажется, умеет читать мысли.

– Нам это не грозит. Мы ведь не герои фильма «Матрица», правда?

– Точно.

«Матрица» в пересказе тайного агента. Или самой бедняжки. Любопытно было бы послушать. Не сам пересказ, а ее голос. Снова и снова – ее Голос.

Гораздо более интересный, чем внешность. Низкий, богатый, полный скрытых течений – холодных и теплых. Полный эмоций, впрочем, довольно хорошо контролируемых. И…

Кажется, я уже слышала его.

Или что-то очень похожее на него. И совсем недавно.

– Вы ведь живете здесь, – говорю я, не имея ни малейшего понятия, как закончить фразу. Плевать. Все мои усилия направлены па то, чтобы вновь услышать Голос. И попытаться вспомнить, откуда он мне явился.

– Не так давно. Но уже подумываю о том, чтобы сменить квартиру.

– Почему?

– Здесь не очень здоровая обстановка. Вы должны знать, если поднимаетесь наверх.

– Я как-то об этом не думала.

– А стоит подумать. Пока не поздно. В доме бесследно пропало несколько человек, и полиция оказалась бессильна в их поисках.

– Ужас.

– Еще бы не ужас. – Голос ускользает от меня, прячется в волосах и за стеклами очков, и за прямоугольником плеч. Он рассыпается на отдельные звуки; погнаться за одним означало бы тотчас же выпустить из виду другие.

Мне с ним не справиться.

Мерседес – она смогла бы. Не только поймать Голос в силки, но и завладеть им, приручить, сделать своим, подчинить себе. Да, именно таким голосом должна обладать Мерседес, именно таким голосом она должна разговаривать с не в меру расшалившимися в ее отсутствие снайперскими винтовками и Спасителями мира, отдавать приказы по уничтожению саранчи и коралловых рифов, оставлять сообщения на автоответчике…