Дэвид Лоуренс - Дочь леди Чаттерли

Они наконец дошли до автобусной остановки. Клэр обернулась и увидела, что по раскрасневшимся щекам матери текут слезы. А ей вдруг показалось, словно из нее выпустили воздух — так опустошил ее душу и тело этот неожиданный всплеск эмоций. Клэр глубоко раскаивалась, что довела мать до слез — не имела, не имела она никакого права говорить те ужасные безжалостные слова. Как же она не выдержана, как подвержена настроениям! Остается только сожалеть о случившемся. Но ведь то, что она сказала, истинная правда, копившаяся в ней годами. Почему же тогда безумно жаль мать?

Бросив на землю сумку, Клэр обняла Конни и прижалась к ней всем телом.

— Прости, прости меня, если можешь, — шептала она.

Конни крепко обняла дочь.

— И ты меня прости. Оказывается, мы с отцом совсем тебя не понимаем. Теперь уже поздно что-то изменить. Мы такие, как есть, и вряд ли сумеем стать другими.

Клэр поцеловала мать, подняла с земли сумку и облегченно вздохнула — из-за поворота показался автобус.

— До свидания, ма. Спасибо тебе за все. Постарайся забыть то, что я тебе наговорила.

Конни медленно возвращалась домой. У ворот ее ждал Оливер с трубкой в зубах. Увидев заплаканное лицо жены, он горестно вздохнул.

— Бедная Кон. Новые осложнения с нашей девонькой?

Конни кивнула.

— Она такого мне наговорила… О, Оливер, как выяснилось, она настроена против нас только потому, что мы пытались доказать ей, что физическая сторона любви имеет огромное значение в жизни мужчины и женщины.

Оливер обнял Конни за плечи, и они побрели к дому.

— Может, мы с тобой были и неправы. Кто знает? Наша Клэр еще такая наивная девонька, хоть и считает себя взрослой женщиной. Ты, Конни, была такой же.

— Я?!

— Да. Когда мы только познакомились с тобой, моя леди, ты смущалась совсем как наша дочка. Тебя воспитали в определенных правилах, а тут вдруг ты поняла, что в жизни все как раз наоборот. До того, как мы познакомились, Кон, ты очень тушевалась перед жизнью. Клэр тоже тушуется. Возможно, ей встретится парень, с которым ей будет надежно и покойно, и тогда она перестанет бояться жизни. Сейчас она напоминает мне дикого зверька. Может, это мы ее так напугали, но ведь мы хотели сделать как лучше. Успокойся, любовь моя, и иди в дом. Миссис Дженкинс ушла, а Глория спит. Я напою тебя чаем.

У Конни было тяжко на душе, но слова Оливера подействовали успокоительно. Этот мужчина, научивший ее всем прелестям и тонкостям чувственной любви, оказывается, еще и обладает редкостным даром утешителя. Милый, чуткий, родной человек. Если бы в тот момент кто-то спросил у Конни, раскаивается ли она, что променяла Клиффорда Чаттерли на его егеря, ни секунды не колеблясь, она бы ответила: нет, нисколько. Я всегда была так счастлива с ним.

Но рядом с Клэр нет человека, который мог бы ее утешить. Думая сейчас о Клэр, Конни помнила, что в прошлом неоднократно спрашивала себя, правильный ли выбор сделала она двадцать с лишним лет назад.

Да, она безгранично любила Оливера и была предана ему не только телом, но и душой. Однако в какие-то моменты все же вспоминала, что она, как-никак, дочь сэра Малкольма Рида и бывшая жена баронета.

Конни далеко не сразу удалось добиться от Клиффорда согласия на развод, Оливеру тоже пришлось долго уламывать Берту. Правда, материальных затруднений Конни никогда не испытывала — у нее даже хватило средств купить Оливеру ферму. Но ей пришлось трудиться на этой ферме рука об руку с ним. Поначалу досталось обоим. И лишь спустя несколько лет они зажили в достатке, сумели расплатиться с долгами и даже нанять сельхозрабочих.

На первых порах Конни была слишком поглощена и измучена борьбой за их с Оливером свободу и нисколько не страдала от того, что оборвались ее связи с обществом. Она ими никогда не дорожила по-настоящему. Да и большинство ее друзей проявили себя отнюдь не с лучшей стороны. Зато рядом с ней всегда была сестра Хильда. Потом появилась Клэр. Она наполнила их жизнь радостью и новым — неповторимым — очарованием.

Отныне жизнь для Конни казалась сплошным праздником, и плевать она хотела на то, что высший свет Сассекса придал их семью остракизму. Ну да, аристократы крови так и не смогли простить Оливеру его весьма скромное происхождение, к тому же скандал, сопровождавший их роман, был слишком шумным. Пока Клэр пребывала в младенчестве, это не имело никакого значения. Однако, оказавшись в дорогом пансионе, девочка ощутила последствия этого остракизма и замкнулась в себе. Тут-то Конни и начали грызть сомнения.

Да, она сама настояла, чтобы Клэр отдали в одну из самых лучших школ. Оливер думал, их дочка должна расти вместе с детьми других фермеров и работников и, как и они, ходить в государственную школу. Однако Конни убедила его, что девочке нужно дать хорошее образование — ведь ей когда-то дали, почему же их дочка должна расти как сорная трава в поле?

Неужели она оказалась неправа? Конни терзала себя снова и снова, вспоминая, в каком ужасном состоянии была сегодня Клэр. Да и можно ли смириться с тем, что твой единственный ребенок с каждым днем отдаляется от тебя все дальше и дальше?..

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Клэр все никак не могла выкинуть из головы Глорию. Ни тете Хильде, ни Пип она не стала о ней рассказывать — чем меньше людей будут знать о том, что у отца есть дочь от первого брака, тем лучше, решили они с матерью. Конни вовсе не хотелось, чтобы про Глорию узнала сестра. Ведь это даст Хильде новый повод критиковать человека, с которым Конни навсегда связала свою жизнь, разведясь с Клиффордом Чаттерли.

По дороге в Лондон Клэр почему-то все время думала о сэре Клиффорде, и это казалось ей в высшей степени странным. Она мало знала об этом человеке, хотя мать время от времени рассказывала кое о каких мелочах из ее прежней жизни. Появление Глории нарушило зарождавшуюся было симпатию дочери к отцу, лишний раз напомнив ей об отнюдь не аристократическом происхождении Оливера Меллорса. Покидая «Лебединую долину», Клэр знала, что теперь не скоро появится здесь. Может быть, и совсем не появится, по крайней мере пока там живет ее так называемая сестра.

По своему обыкновению Клэр постаралась скрыть от посторонних свои чувства и хоть и была взвинчена до предела, никто в госпитале не догадался, каково ей. Сестра Меллорс со спокойным и невозмутимым видом выполняла свои привычные обязанности. Ночные дежурства следовали одно за другим, и свободного времени не оставалось. А тут еще прибыл целый состав с ранеными. К тому же городские больницы были забиты пострадавшими во время воздушных налетов лондонцами, и в военные госпитали теперь часто доставляли мирных жителей.