Анастасия Вербицкая - Дух Времени

Он прислушивался… Соня не звонила. Соня пришла с черного хода. Он расслышал её крадущиеся шаги.

Тогда сердце его забилось… Она была у Чернова… Почему она крадется? Ей есть что скрывать…

Он вдруг встал, отворил дверь в её комнаты и вошел. Соня закричала от неожиданности.

Он подошел, взял её за плечи и повернул к свече её лицо. Черные круга окаймляли её как бы ввалившиеся глаза. её губы пересмякли. Волосы растрепались. Лиф был кое-как застегнут, а ворот и совсем криво, как будто она торопилась одеваться.

О, как знаком был ему немой язык этих мелочей!

В первое мгновение она растерялась, потом вдруг закрыла руками залившееся краской лицо. Он злобно засмеялся.

– Уйди!.. Оставь меня!.. Я тебе ненавижу! – прошептала она.

Он вышел, не оглядываясь и все так же зло смеясь.

Развязка назревала.

На другой день Соня с утра ушла на уроки и ни с Тобольцевым, ни с сестрой не видалась. Узнав от прислуги, что барышня вернулась в два часа ночи, Катерина Федоровна изменилась в лице. «Этому надо положить конец!..»

Она вышла гулять, как всегда, в два. Не успела она завернуть за угол, как Чернов с Соней позвонили у подъезда. Соня провела Чернова к Минне Ивановне. Больная не узнала его, как никого не узнавала.

Но Чернов был потрясен до глубины души… Он любил старушку искренно и надеялся почему-то, что для него именно не угасла её душа. Он упал на стул и разрыдался.

Катерина Федоровна, возвращаясь с прогулки, встретила кухарку, бежавшую в лавочку, и взяла у нее ключ от кухни. Она не звонила, чтобы не тревожить няню, тоже отдыхавшую в этот час. Через черный ход она вошла в переднюю и остановилась как вкопанная.

Чернов сидел на подоконнике, в цилиндре и в пальто, и плакал, как женщина, закрывая лицо руками. Соня в шляпе и бурнусе стояла перед ним, положив ему руку на плечо.

– Ну, полно, перестань! – ласково, но нетерпеливо говорила Соня. – Она сейчас вернется… Я не хочу, чтоб она тебя встретила…

– Что это? – Катерина Федоровна всплеснула руками. Сердце её бурно застучало.

Соня и Чернов дрогнули всем телом. Он встал и снял цилиндр.

– Я был у больной… Вы… вы не можете мне помешать любить её и…

– Вон! – страшно крикнула Катерина Федоровна, вдруг багровея и указывая ему рукой на дверь. – Вон! Чтоб ноги вашей не было здесь, пока я жива!..

Но Чернов не двигался и глядел на неё холодно и нагло.

– По какому праву ты его оскорбляешь? – тонким голосом закричала Соня.

Катерина Федоровна обернулась к ней лицом. Губы её прыгали, но ни одного звука не вылетело из стиснутого спазмами горла. Вдруг голова её затряслась, и все лицо задрожало.

– Выбирай! – расслышала Соня. – Я… или этот мерзавец… Из-за него все несчастие… А ты смеешь… говорить ему «ты»?.. Вон! (Она сверкнула глазами на Чернова.) Если вы… придете ещё раз… я велю дворнику… вышвырнуть вас за дверь…

– Соня?.. Что ж ты молчиш-шь? – вдруг выпалил Чернов.

Катерина Федоровна глухо крикнула.

– Скажи своей сестре, что гнат-ть меня поздно… Разве я не жених твой с этой же ночи? – подчеркнул он.

Соня, внезапно побледневшая, не успела раскрыть рта, как сестра вне себя кинулась к ней и ударила её по щеке.

– Дрянь! Дрянь! Подлая! – исступленно закричала она.

Соня ахнула и закрыла лицо руками.

Чернов порывисто обнял ее.

– Как вы смеете? Так вы др-рать-ся?..

– Вон! Уходи, подлец, уходи! Или я задушу тебя…

– Пойдем-м, Соня! Нам-м здесь нет-т места… У тебя нет-т родных! – с великолепными интонациями, как на сцене, сказал Чернов и распахнул дверь подъезда. Обнимая одной рукой талию Сони, рыдавшей на его плече, он взмахнул цилиндром с вызывающим видом, и оба они исчезли. Дверь хлопнула за ними. А Катерина Федоровна упала на стул в истерическом припадке.

Перепуганная сиделка кинулась в банк, за Тобольцевым.

Катерину Федоровну уложили в постель, послали за доктором. Тобольцев был в отчаянии. Жена его бредила и никого не узнавала.

– Плохо! – сказал ему доктор, ничего, впрочем, не объясняя. Но Тобольцев сам понимал, чем грозит такое потрясение женщине, которая кормит.

Двое суток это был сплошной ужас. Тобольцев рыдал и не отходил от постели жены. Нянюшка, Лиза, Анна Порфирьевна, Капитон – все толклись в квартире. Капитон плакал навзрыд, так что даже Фимочка была озадачена. «Ей-Богу, коли я помру, он так горевать не будет», – говорила она всем. Таня и Лиза Дежурили у больной, их сменяла нянюшка. Тобольцев был невменяем от горя.

Наконец опасность миновала, и все вздохнули свободно. Один только маленький Адя дольше всех расплачивался страданием желудка и блажил невыносимо. Инстинкт материнской любви, мощный и всесильный, восторжествовал в душе и в организме Катерины Федоровны, спасая её от безумия.

– Теперь Соне остается одно: повенчаться с этим негодяем, – сказала она мужу.

– С какой стати? – возмутился Тобольцев. – Добровольно ухудшать и без того глупое положение?.. Если человек сделал одну ошибку, к чему впадать в другую?

– Бог знает, что ты говоришь! Ведь если она будет женой Чернова, кусок хлеба у неё останется, и никто в неё не бросит камнем. А теперь кто она? Любовница пьяницы? Боже мой! Думала ли я когда-нибудь, что благословлю судьбу за то, что мать моя безумная? – И она заплакала.

– Полно, Катя! Не надо делать драмы из водевиля… Что она взяла этого пьяницу в минуту отчаяния, это, конечно, очень грустно. А что ты хочешь её на всю жизнь с ним связать, вот это действительно преступно. И поощрять этого я не стану!

– Что же ты хочешь делать? Я просто голову теряю, Андрей…

– А там будет видно…

Он уехал в гостиницу, где жил Чернов.

Там давно поджидали этого парламентера и волновались, почему он так долго не едет. Прежде всего из-за паспорта Сони и её вещёй… Чернов отправил по почте резкое письмо Тобольцеву, требуя бумаги Сони, потому что без бумаг её не держат нигде и она должна побираться у знакомых, ища ночлега. «Потрудитесь прислать вещи ее, ей даже рубашки переменить нельзя… И там остались в её комнате, в комоде её собственные заработанные деньги…» – «Вот это самое главное», – усмехнулся Тобольцев, когда на четвертый день прочел, наконец, это письмо, провалявшееся на его письменном столе. «Бедная девочка, глупый ребенок!» – думал он по дороге.

Он ещё за дверью расслышал крупный разговор «новобрачных».

– Эт-то глуп-по! Наконец, они обязаны…

– Не возьму! Не возьму ни копейки, – кричала Соня. – Ничего никто не обязан… И ты не смей требовать! А то я поверю Андрею, который говорил, что у тебя один расчет…

«Вот так медовый месяц! Ха!.. Ха!..» – подумал Тобольцев.

– Твой Андрей – свин-нь-я! – негодующе выпалил Чернов.