Слуги этого мира - Мира Троп
Отчего-то Помоне стало не по себе, и она вернулась в приемный пункт к Ти-Цэ по первому же его зову.
***
Помона смотрела на Ти-Цэ, что сидел за мониторами со скрещенными на груди руками, снизу вверх. Его сосредоточенный взгляд был устремлен на экран. Он готовился провести у компьютеров долгую, бессонную ночь, и какое-то время Помона составляла ему компанию, прислушиваясь к тому, как разбиваются этажом выше о крышу и смотровую площадку капли дождя.
Ей не спалось. Ти-Цэ устроил ложе в меру своих возможностей из всего, что для этого сгодилось, и получилось весьма уютно, но спать на каменном полу под писк механики вместо колыбельной было все равно не то же самое, что в палатке на древе. При зале переговоров были гостевые комнаты, но разделяться сейчас, когда они остались одни во всем городе и некого было поставить Помоне в охранники, Ти-Цэ не хотел. Вместе им предстояло быть до самого прибытия Старшего.
Голову Помоны одолевали самые разные мысли о том, что она ожидала услышать от представителя вершины цивилизации йакитов и что могла сказать ему в ответ, но никак не могла вообразить хоть что-то вразумительное. Она привыкла, что история – это нечто, что осталось в прошлом, что-то четко и ясно зафиксированное в книге, где не было места терзаниям, волнениям, нерешительности и даже нескольким вариантам развития событий – все по строгому плану. Но до чего мучительно оказалось вершить историю в настоящий момент времени…
Губы Ти-Цэ едва заметно зашевелились. С замиранием сердца Помона приподнялась на локтях и взглянула на мониторы, но на тех не было видно никаких изменений. Помоне потребовалась еще секунда, чтобы расслышать в бормотании Ти-Цэ слова песни на его родном наречии. Сигнала о прибытии в долину Старшего не поступало.
Успокоившись, Помона удобнее устроилась на подушке. Песня, удивительно мелодичная для грубого низкого голоса, которым поигрывал и перекатывал в гортани Ти-Цэ, становилась громче. Пел он что-то из того песенного набора, который озвучивали йакиты на празднике Плодородия. Она улыбнулась.
– Все хотела спросить, – сказала Помона сквозь широкий зевок, – о чем она, эта песня?
Ти-Цэ ответил не сразу. Он задумался, чуть хмурясь, но когда Помона вновь привстала на локтях, все же ответил:
– О молоке. Жирном, сытном, живительном материнском молоке.
Помона расплылась в улыбке шире и положила голову на подушку в третий раз – последний за этот вечер. Сон наконец взял ее за руки и потянул за собой, в мир грез.
Ти-Цэ краем глаза наблюдал за тем, как Помона засыпает, как растворяется теплый румянец на ее щеках. О молоке в песне действительно упоминалось, но не меньше внимания в содержании уделялось неприкосновенности их плодородных земель, святому праву йакитов на здешний край.
Но это так, мелочи, которые можно было опустить.
14
– Помона!
Ти-Цэ произнес ее имя всего на тон выше, чем обычно, но она распахнула глаза и резко села как от пушечного выстрела. В глазах потемнело, сердце заколотилось о ребра. Помона всматривалась в провожатого сквозь рассыпающуюся темную завесу. Ти-Цэ сидел все на том же месте, но на сей раз низко нагибался над столом.
– Старший почти здесь, он уже мчит сюда верхом на иритте, – сказал Ти-Цэ. – Вам нужно переодеться. Пойдемте, я провожу вас до гостевой комнаты.
– Д-да…
Помону мутило совсем как в то утро, когда она оправлялась от орехового вина. Дрожащими руками она подхватила со стула парадную мантию и побежала за Ти-Цэ, который, несмотря на внешнюю собранность, усидеть на месте не мог.
Помона все время спотыкалась, и непременно клюнула бы землю носом, если бы Ти-Цэ всякий раз не подхватывал ее под руку: он почти не глядя возвращал ее в вертикальное положение и подталкивал дальше. И так до тех пор, пока они не спустились глубоко под землю.
Ти-Цэ открыл ближайшую комнату для гостей. Приготовил ей таз с водой, предметы гигиены, расправил на кровати ее парадную мантию, а после учтиво вышел и занял пост охраны по ту сторону двери.
Удобств здесь было почти столько же, сколько в ее покоях в Сером замке – немного, но зато растеряться в этой комнате было невозможно, все лежало перед глазами. И это было очень кстати: сейчас разум играл не в пользу Помоны.
Она разделась. Прежде, чем умыться, зачерпнула воду руками и поднесла ладони к губам. Сколько бы она не пила, во рту по-прежнему оставалось сухо, и она бросила попытки утолить жажду: ничего кроме рвоты так она не добьется.
Помона зачерпнула еще воды в обе руки и с размаху шлепнула себя по щекам, так что брызги полетели во все стороны. Вода попала ей на волосы, забилась в ноздри и под веки, потекла по груди. Помона охнула от холода, но дрожь в руках поутихла. Схема рабочая. А потому она шлепнула себя ладонями с пригоршнями воды еще несколько раз, а прекратила, только когда услышала за дверью беспокойное шарканье Ти-Цэ. Наконец она взяла полотенце и промокнула им пылающее лицо.
Помона причесала как могла волосы, облучилась в чистую парадную мантию, которая почему-то оказалась ей чуть велика, и вышла к Ти-Цэ.
Провожатый стоял уже в форменном наморднике. Он вежливо ей поклонился, будто и не было тех дней, что они провели вместе в тесной близости, и повел ее по искусственно освещенному, длинному коридору. Помона смотрела на длинные вытянутые лампы с первобытным ужасом: они были похожи на ярких, слепящих глаза червей.
– Старший уже там? – прошептала Помона перед высокой, украшенной резьбой дверью.
– Еще нет. Мы успели со всеми приготовлениями вовремя, – с явным облегчением сказал Ти-Цэ, – но он будет здесь с минуты на минуту.
Йакит вышагнул вперед, как-то через чур прямо, словно впервые отыгрывал на публику много лет назад заученные па, и распахнул перед женщиной тяжелые двери, разделив пополам изображение могучего дерева – не персикового, но не менее величественного его родственника. Затем посторонился и изящным, но сдержанным жестом руки пригласил ее в зал.
Судорожный выдох сорвался с пересохших губ Помоны: помещения больше она не видела никогда в жизни. Она словно вновь оказалась во внутреннем дворе, с той лишь разницей, что не было видно башен, а вместо неба – катающиеся под потолком лампы, имитирующие ускоренное движение небесных тел. Она с трудом оторвала зачарованный взгляд от этого зрелища, чтобы обнаружить чудовищных размеров амфитеатр, который тянулся в зал переговоров с поверхности, а по центру его вместо площади расположился огромный круглый стол и трибуна для вещаний – спираль убывания количества участников переговоров.
Помона не смогла сосчитать места
