Легенда о яблоке. Часть 1 - Ана Ховская
«Так унизительно! Но вы ведь обо мне ничего не знаете. А я ничего не хочу знать о вас!»– возмущалась про себя София, закапывая обиду поглубже.
Она спешила, надеясь услышать радостную новость об утверждении ее кандидатуры на место в университете. Все положенные экзамены и практические работы были сданы в срок с высоким результатом, но полное молчание со стороны администрации настораживало.
Миссис Уоркенгтон ожидала Софию не в кабинете, как обычно, а, нетерпеливо постукивая каблуками, прохаживалась у двери деканата факультета.
– Вот ты где, София,– строго проговорила Уоркенгтон и бросилась ей навстречу.– Ну, девочка моя, ты меня порадовала!
Женщина по-дружески обняла Софию за плечи и чмокнула в макушку. От неожиданного поведения Уоркенгтон София растерянно округлила глаза.
– Ты знаешь, зачем я позвала тебя?
– Я только надеюсь…– несмело ответила девушка.
– Не надейся…
Сердце Софии подпрыгнуло до горла, опустилось на место и замерло.
–…а будь уверена! Ты зачислена на второй курс университета на факультет «Управление информационными технологиями» с правом выбора специализации и стажировки в любом из государственных учреждений Хьюстона,– торжественно сообщила Уоркенгтон, светясь от радости, будто для нее устройство жизни этой студентки было делом всей жизни.
София не поверила своим ушам. От радости и чувства признательности она не сдержалась, взвизгнула и расцеловала женщину в обе щеки. Ликовала каждая клеточка ее тела. Представить только: она – студентка самого престижного университета в штате! От радостного возбуждения и сбившегося дыхания у Софии пересохло в горле. Она запрыгала на месте, как заведенная, не осознавая и половины своего счастья. Об этом еще не знали ее близкие. С какой же радостью она сообщит им эту торжественную новость. София уже представляла восторг крестной, отеческую похвалу Томаса и трогательные слезы матери в трубку и, конечно, безмерную гордость мистера Кроу.
– Эй, глупышка, куда же ты бросилась?– смеясь над девушкой, устремившейся к выходу, остановила Уоркенгтон.
– А? Ой, простите… Я от радости потеряла голову!
– Тебе нужно к декану. Получишь все необходимые документы на перевод. Только веди себя скромнее, София: декан – старик строгих нравов.
София бросила сумку на подоконник у кабинета декана и, нетерпеливо одернув одежду на себе, постучала в дверь. Получив разрешение, девушка вошла внутрь. Дверь автоматически захлопнулась. Миссис Уоркенгтон с умилением покивала головой и направилась к себе. А за спиной услышала восторженный визг Софии и хохот старика со строгим нравом.
– Ах и девчонка!– по-доброму усмехнулась Валери и довольно заулыбалась.
***
С наступлением сентября в жизнь Софии Мэдисон влились живительные струйки вдохновения, обновившие ее душу, освежившие мысли, наполнившие оптимизмом и новыми надеждами. Вместе с новыми заботами, сменой обстановки и привычного круга людей, вернулась жизнерадостность, отошли в сторону обиды и чувства вины. София быстро адаптировалась к университетским порядкам, подстроилась под ритм новой студенческой жизни, обрела большую уверенность в себе. Однако же по-прежнему оставалась неприметной, необщительной, одинокой мечтательницей.
Финансовые дела ее семьи стали медленно, но стабильно подниматься в гору, не без усердной помощи мистера Кроу. Общаясь с матерью, София уловила в ней растущее душевное спокойствие и гаснущий огонь непримиримости с отцом. Понимание этого освободило девушку от горького осадка вины от последних тяжелых разговоров с матерью. Сердце Софии открывалось навстречу терпимости и снисходительности к отцу.
Все чаще она задумывалась о себе, о своем будущем, и все чаще ловила себя на том, что ее мысли окольными путями вновь возвращаются к ее трепетной и тоскливой фантазии. Проживая учебные будни самым привычным образом – в глубоком изучении дополнительных предметов, творческой авторской разработке программ София стала замечать, что ее мысли стал отвлекать образ из прошлого, нагоняющий тоску. Постоянно ноющее ощущение одиночества, чувство собственной непривлекательности и отверженности все глубже погружали ее в фантазии о человеке, который заключал бы в себе все самое совершенное, благородное, чистое, нежное, теплое, вечное…
Вместе с тем в воображении расцветали образы из самых романтических сказок и фильмов со счастливым концом. Чем больше девушка думала о необыкновенном, мудром, проницательном, без ума влюбленном в нее мужчине, тем сильнее разочаровывалась в себе и, понимала, что над ней, как дамоклов меч, висело обрекающее на вечное страдание роковое «НИКОГДА». Ей казалось, что именно сейчас она в том возрасте, когда было возможно ощутить всю полноту и безмерность любви, и тем больше недоумевала, почему жизнь не сводит ее с половинкой. Она была уверенно готова к встрече с ней.
Но каждый прожитый день забирал с собой частичку надежды, оставляя взамен суровую пустоту. Облегчение приносили встречи с братом, который всегда был чуток и внимателен к ней. Он заменил ей друзей, которых не хватало, семью, которую она оставила, и защитника, который не давал ее в обиду. Это много значило для Софии, поддерживало в минуты глубокой тоски, ободряло в растерянности, укрепляло, когда на миг иссякали душевные силы.
– Все еще впереди, не вешай нос!– часто повторял Брэд, глядя в грустные глаза сестры.
И она ему верила.
Эль-Пачито, июнь 1994 года
Утро выдалось солнечным, пахло свежестью и росой. Пели птицы, лошади в загонах игриво ржали от нетерпения вырваться на зеленые луга. Но в доме Дьюго пахло спиртом, отваром из трав и угнетающей разум болезнью.
Тишина. Хелен покачивалась в кресло-качалке, кутаясь в потрепанную шаль, и смиренным взглядом рассматривала лицо мужа, который лежал в постели с очередным обострением пневмонии. Она бесцельно переводила взгляд с его лица на стены, мебель, пол. Сейчас они казались ей такими серыми, набитыми грязью, заразными бактериями и насквозь пропитанными запахом пота и лекарств. В груди становилось холодно, пусто. Настолько пусто, что Хелен не чувствовала ни сердца, ни легких, даже ее дыхание было поверхностным.
Столько лет жизни было отдано иллюзии, которой она подчинила все свои потребности и мечты. Ей удалось скрыть все свои тайные желания, вычеркнуть из памяти дорогие сердцу события молодости, создать новую себя и развить чувства, которые должны были защищать ее от разочарования и сожаления. Но годы шли, а новая жизнь не приносила удовлетворения и покоя.
Ланц с каждым месяцем чувствовал себя хуже. Сердце давало о себе знать, организм ослаб и подхватывал любую инфекцию. Дьюго становился раздражительным и пассивным. Ферма держалась на плечах Хелен и наемных рабочих. Разведение скакунов остановилось, доход приносили только кукурузные поля. На жизнь хватало. И в этом досадном положении единственное, что радовало Хелен, – это ее дорогие дети. Ее ли стараниями, или стараниями господа в них не оказалось ничего общего с тем, что отвергала женщина.
