Путь отмщения - Эрин Боумен
— Я не жую табак.
— Да брось ты! — Билл встряхивает кисет. — Язык у тебя есть, зубы тоже — что мешает?
— У твоего брата тоже все есть, но, в отличие от тебя, он почему-то не в восторге от этой привычки.
— Джесси предпочитает самокрутки. Говорит, ему противен вкус жевательного табака и от этого портятся зубы.
Я вспоминаю лавочника из Уикенберга.
— Тут я с ним согласен.
— Впервые, — замечает Билл.
— Все когда-то бывает впервые.
— Эй, я, вообще-то, пытаюсь заснуть, — не вставая, подает голос Джесси.
Билл с поразительной меткостью сплевывает табак на один из камней, которыми обложен костер.
— Ладно, девочки, ложитесь спать, а то пропустите сон красоты. Я, так и быть, покараулю первым.
Боюсь, мне придется потерпеть еще несколько часов.
* * *
К рассвету Сильви начинает беспокоиться. Я просыпаюсь от звяканья поводьев: лошадь хочет освободиться и упрямо бьет передним копытом в сухую землю.
— Хорошо-хорошо, — я кое-как отдираю себя от подстилки и иду к Сильви, — сейчас поедем.
К счастью, шум не потревожил парней, и мне удается сделать свои дела, прежде чем разбудить спутников. Похоже, я сама себя загнала в угол. Рано или поздно обман вскроется, это точно. Не смогу же я, выхлебав в пути целую флягу воды, терпеть весь день до самой ночи, когда придет моя очередь заступать в караул.
Наскоро позавтракав беконом, мы сворачиваем лагерь и навьючиваем лошадей. Я затягиваю подпруги седла, и Сильви, как обычно, ласково ржет, оглядываясь на меня.
— Свернем сегодня к востоку? — спрашиваю я. — Мы сбились с нужного направления.
— Не сбились, — возражает Джесси. — Мы просто едем параллельно Хассаямпе. Это значит…
— Я знаю, что такое «параллельно».
— Зачем же сразу вцепляться в горло! — Джесси вскидывает руки вверх, будто я нацелила на него кольт. — Я просто думал, что в Прескотте нет школы.
— Есть, и неплохая.
Понятное дело, я умалчиваю о том, что школу в Прескотте построили, когда мне исполнилось двенадцать, а к тому времени я уже и так знала все, что нужно. Па научил меня читать и писать. Он был сыном школьного учителя и вырос в Шарлотте; это позже они перебрались на Запад. Еще он питал слабость к поэзии и в детстве даже заставлял меня время от времени читать вслух стихи из маленького сборника. Хотя особого смысла я в поэзии не видела. От стихов урожай не созреет быстрее, они не защитят от набегов апачей. Это просто цветистые слова, которые при желании можно истолковать как угодно. Мне кажется, куда проще высказаться напрямую.
— И вообще, объясни, почему тебя так тянет к реке? — спрашивает Джесси.
— Из-за воды. Напоить лошадей. Помыться.
— Вот насчет последнего ты прав, Нат, — говорит Билл. — От тебя воняет еще хуже, чем от нас с Джесси, вместе взятых.
— Я дольше вас в дороге! — Щеки у меня вспыхивают, и я надвигаю шляпу на лоб, чтобы скрыть смущение. — Но и вы не розами пахнете.
Джесси хлопает Бунтаря по боку и запрыгивает в седло.
— Там, где мы сейчас находимся, Хассаямпа уже давно течет под землей, но я могу предложить кое-что получше.
— Получше реки?
— Не говори ему, Джесси, — предостерегает Билл. — Будет сюрпризом после долгого дневного перехода. Хотя там могло все пересохнуть, — добавляет он, скривив рот. — Дождей не было целую вечность.
— Я так понимаю, вы уже останавливались там прежде? — спрашиваю я.
Билл кивает:
— Это мое самое любимое место, лучше нет отсюда и до Тусона. Погоди, увидишь.
* * *
К середине дня поднимается ветер, но жару с собой не уносит. Мы пересекаем русло Хассаямпы в полдень, и злое солнце стоит прямо над головой. Равнины здесь широкие и бескрайние, они слегка понижаются к югу, куда нас ведет пересохшее русло реки. Где-то под этой бесплодной почвой река тоже пробивает путь на юг. К востоку от нас на горизонте возникает горная гряда, пурпурная в дрожащем мареве жаркого воздуха.
Джесси нервничает, из-за этого Бунтарь под ним начинает беспокоиться, а вслед за ним и Сильви норовит сорваться с места в карьер. Я позволяю ей выехать вперед: не хочу держаться слишком близко к братьям. Далеко к северу виднеется облачко пыли — дилижанс или грузовой фургон, — но оно уменьшается, значит, путники движутся в противоположную от нас сторону. Кроме них, вокруг никого, только плоская равнина — мы сразу заметим, если кто-то направится к нам.
Конечно, нам и самим негде будет скрыться в случае приближения опасности.
Может, поэтому Джесси так взвинчен.
За спиной у нас начинают собираться тучи. Похоже, надвигается гроза. Она объяснила бы усилившийся ветер, хотя все равно странно. В июне в Прескотте почти не бывает дождей, и сомневаюсь, что в пустыне их выпадает больше.
Мы продолжаем ехать вперед; Джесси каждые несколько минут подносит бинокль к глазам. Спустя несколько часов горная гряда уже не кажется такой маленькой. Но мой взгляд привлекает другое.
Впереди, примерно за милю от нас, над землей возвышается темный бугор. Сначала я решаю, что это огромный валун, гордо лежащий посреди пустыни, но он дымится. Как угли непогашенного костра.
— Вы это видите? — спрашивает Джесси, опуская бинокль.
Мы с Биллом киваем.
Пришпоривая лошадей, мы переходим на быструю рысь и спешим к странному предмету. Вскоре загадка разрешается.
Это обгоревший дилижанс: он лежит на боку, раскрытая дверца смотрит в небо, колеса праздно вращаются от дуновения ветра. В воздухе пахнет горелым деревом; тормозные колодки под брюхом дилижанса сломаны и перекручены; тяжелые кожаные шторы, призванные защищать от вездесущей пыли, съежились от огня. С сиденья кучера свисают брошенные поводья, но лошадей поблизости не видать.
Значит, кто-то обрезал постромки. Кто-то ушел отсюда живым.
С очередным порывом ветра до меня долетают новые запахи. Жареная плоть. Паленые волосы. Да, кому-то удалось скрыться, но нет сомнений, что другой — или другие? — не выбрался живым из этого ада.
И тут я вижу тело, валяющееся за фургоном: мужчина, на вид — возраста моего отца, с простреленной головой. Наверное, это кучер, но труп, как ни странно, не
