Уильям Коллинз - Новая Магдалина

На часах в описываемый день только что пробило два. Стол был накрыт для завтрака.

За столом сидели трое. Во-первых, леди Джэнет Рой. Во-вторых, молодая девушка, ее чтица и компаньонка. В-третьих, гость, уже появлявшийся на этих страницах под именем Ораса Голмкрофта, находившегося при немецкой армии в должности корреспондента английской газеты.

Леди Джэнет Рой не требует большой рекомендации. Всем, имеющим хоть малейшее притязание на знание лондонского общества, известна леди Джэнет Рой.

Кто не слышал о ее старинных кружевах и ее бесценных рубинах? Кто не любовался ее величественной фигурой, ее великолепно причесанными роскошными волосами, ее чудными черными глазами, которые еще сохраняют блеск молодости, хотя впервые увидели свет семьдесят лет тому назад? Кто не чувствовал очарования ее откровенного, непринужденного разговора, ее неистощимой энергии, ее добродушной, любезной общительности? Где тот современный затворник, который если не знаком коротко, то, по крайней мере, понаслышке, с оригинальной новизной и чувством юмора ее суждений, с ее великодушной поддержкой всяких начинающих талантов, всяких званий, и высоких и низких, с ее благотворительностью, не делающей различия между своими и чужими, с ее большим снисхождением к окружающим, которого не может смутить никакая неблагодарность, не может обмануть никакое раболепство? Все знают о славной старушке, о бездетной вдове давно забытого лорда. Все знают леди Джэнет Рой.

Но кто знает красивую молодую женщину, сидящую по правую ее руку, которая почти не дотрагивается до завтрака? Никто не знает ее коротко.

Она очень мило одета в серое поплиновое платье, обшитое серым бархатом, с темно-красным бантом у шеи. Она почти так же высока и стройна, как леди Джэнет, грациозна, с тонким станом, который не всегда можно увидеть у женщин выше среднего роста. Чувствовалось какое-то врожденное величие в поворотах головы и в выражении огромных грустных серых глаз. Люди, которые верят в то, что внешность может говорить о происхождении, были готовы угадать в ней также знатную даму. Ах! Она всего-навсего компаньонка и чтица леди Джэнет. Голова ее, увенчанная прелестными светло-каштановыми волосами, всякий раз наклоняется с вниманием и уважением, когда леди Джэнет начинала говорить. Ее красивые и нежные руки легко и быстро помогали исполнять малейшие желания леди Джэнет. Старушка просто и доброжелательно разговаривает с нею, как с приемной дочерью. Но прелестная компаньонка всегда сдержанно выражает свою признательность леди Джэнет. Улыбка прелестной компаньонки всегда грустна, даже когда она отвечает на искренний смех леди Джэнет. Не кроется ли что-нибудь неприятное под этой сдержанностью? Не страдает ли она душой? Не страдает ли она телом? Что происходит с ней?

Ее терзает тайное угрызение. Это деликатное и прелестное создание испытывает страдания от постоянных упреков совести.

Для хозяйки этого дома, для всех, кто живет или бывает в нем, она известна как Грэс Розбери, сирота и родственница по мужу леди Джэнет Рой. Для себя одной известна она как отверженница лондонских улиц, как обитательница лондонского приюта, пропащая женщина, воровски вернувшаяся после напрасных попыток проложить себе путь к домашнему крову и к честному имени. Вот она сидит под тяжелым прессом своей страшной тайны, скрывающаяся под чужой личностью и занявшая чужое место. Мерси Мерик стоило только осмелиться, чтобы стать Грэс Розбери, если бы она захотела. Она осмелилась, и уже почти четыре месяца она всем известна как Грэс Розбери.

В эту минуту, когда леди Джэнет разговаривает с Орасом Голмкрофтом, что-то в беседе между ними заставило ее подумать о том дне, когда она сделала первый гибельный шаг, который довел ее до обмана.

Как изумительно легко было выдать себя за другую! При первом взгляде леди Джэнет поддалась очарованию этого благородного и интересного лица. Никакой не было надобности представлять украденное письмо, никакой не было надобности повторять приготовленный рассказ. Старушка отложила письмо, не распечатав его, и остановила рассказ на первых же словах:

— Ваше лицо рекомендует вас, душа моя, ваш отец ничего не может сказать за вас такого, чего бы вы не сказали уже сами.

Эти приветливые слова с самого начала утвердили ее фальшивую личность. Благодаря своей опытности, благодаря дневнику о событиях в Риме, на вопросы об ее жизни в Канаде, о болезни полковника Розбери у нее были готовы ответы, которые (даже если бы подозрение существовало) обезоружили бы леди Джэнет тотчас. Между тем пока настоящая Грэс медленно и мучительно возвращалась к жизни на постели в немецком госпитале, ложная Грэс была представлена друзьям леди Джэнет как родственница по мужу хозяйки Мэбльторнского дома. С того времени ничего не случилось такого, что возбудило бы в ней малейшее подозрение в том, что Грэс Розбери не умерла и не похоронена. Она знала, как знали теперь все, что она могла бы прожить всю жизнь совершенно спокойно (если совесть позволит ей) в уважении, в отличии, в любви, в том положении, которое она заняла незаконно.

Грэс вдруг встала из-за стола. Главное ее усилие в жизни было стараться освободиться от воспоминаний, постоянно преследовавших ее. Ее воспоминание было самым худшим врагом, единственной возможностью избавиться от этого была перемена занятий и перемена места.

— Могу я пойти в оранжерею, леди Джэнет? — спросила она.

— Конечно, душа моя.

Она наклонила голову к своей покровительнице, посмотрела минуту с участием и нежностью на Ораса Голмкрофта и, медленно пройдя через комнату, вошла в зимний сад. Глаза Ораса следили за нею, пока она была на виду, с непонятным, противоречивым выражением восторга и неодобрения. Когда она скрылась из вида, восторг во взгляде исчез, а неодобрение осталось. Лицо молодого человека нахмурилось, он сидел молча, с вилкою в руке, рассеянно доедая остатки кушанья на своей тарелке.

— Возьмите французского пирога, Орас, — сказала леди Джэнет.

— Нет, благодарю.

— Тогда еще цыпленка?

— Не хочу больше цыпленка.

— Неужели ничего на столе вас не заинтересует?

— Я выпью еще вина, если вы позволите.

Он налил в рюмку (в пятый или шестой раз) бордоского и с угрюмым видом опорожнил ее разом. Блестящие глаза леди Джэнет наблюдали за ним с пристальным вниманием, находчивая на язык леди Джэнет высказала по обыкновению непринужденно все, что происходило в ее душе в то время.

— Кенсингтонский воздух, кажется, не годится для вас, мой юный друг, — сказала она. — Чем дольше вы у меня гостите, тем чаще наполняете вашу рюмку и опорожняете вашу сигарницу. Это дурные приметы в молодом человеке. Вы приехали сюда, страдая от раны. На вашем месте я не подвергала бы себя опасности быть застреленным только для того, чтобы описать сражение в газете. Я полагаю, вкусы бывают разные. Не больны ли вы? Не мучает ли вас рана?