Виктория Лейто - Соленая кожа

Сводя с ума истериками и без того неустойчивую, в силу воображения, психику Маргарет и уводя ссорами ее за собой в водоворот негатива и ревности, Мартин пытался всеми силами избавиться от пожирающего его дьявола чувств, бушевавших внутри и качаемых на волнах мягких, нежных и до покалывания внизу живота сексуальных изгибов девушки.

Вслед за дикими ссорами шли не менее безумные примирения, с горячими и страстными объятиями, клятвами любви и слезами. Столкнувшиеся две стихии вечно неспокойной воды и все пожирающего огня печатью безысходности непременной трагедии скрепили этот союз.

Оба страстно желали друг друга и одинаково страдали от этого, но оба не хотели ничего изменять. Они были навсегда поглощены скандалами, взаимными упреками, безграничной ревностью, любовью и ненавистью друг к другу.

Глава 9

Ситуацию, и без того выходившую за рамки приличия и нормальности, омрачило еще одно обстоятельство, повлекшее за собой окончательное расстройство этих нездоровых отношений.

Во время очередной ссоры голос Маргарет утонул в потоке криков и оскорблений Криси. Неимоверная сильнейшая боль пронзила низ живота женщины. Маргарет согнулась пополам и, еле дыша, сквозь слезы, что не давали ей ясно видеть, лишь смутно различила кроваво-красные оттенки на своих трясущихся руках. Горьковатый запах разрезал ее отвлеченные ссорой мысли, когда она поднесла руку поближе к лицу. Потрясенная и ужаснувшаяся, женщина лишь коротко вздохнула и упала без сознания. Оказалось, что Маргарет была беременна, но еще не знала об этом. Покой, в котором нуждаются обычно женщины ее положения, пребывал в остром дефиците.

Очнувшись в больнице, она обнаружила рядом с собой Криси, державшего ее за руку. И хотя, казалось, о детях молодой человек не грезил, однако переживал где-то в глубине своего расчетливого сердца, все еще плотно окутанного магией Маргарет. Самым страшным для него представлялось то, что теперь женщина уже точно решится уйти от него, не простив ему более чем прямой виновности в ситуации и проявленного бездушия.

Однако Криси не мог позволить, чтобы его репутация в глазах Маргарет пала еще ниже, поэтому без зазрения совести каким-то хитроумным и ведомым лишь ему одному умением выставил ситуацию в таком выгодном для себя свете, будто бы это была исключительно вина Маргарет, ведь она женщина, а значит, мать и должна была сознавать всю ответственность положения.

Поговаривают, что тогда-то в голове Маргарет и родился этот черный демон мести, которому нужна была еще хоть одна причина, чтобы вырваться на свободу.

Слишком слабая, она и не пыталась отрицать свою вину. Помрачневшая от навалившегося груза боли и печали, Маргарет пыталась стойко выдержать все удары, посылаемые ей судьбой. Мимолетный проблеск в ее еще долго печальных глазах казался каким-то мистическим проблеском смерти.

Однако Криси все же переживал и беспокоился. Первые несколько недель после случившегося, когда женщине требовался абсолютный покой, он был особенно любящим, проявив себя как заботливейший мужчина на свете, постоянно пытающийся приободрить совсем переставшую улыбаться Маргарет. Он носил ей завтраки, готовил ужины, ни разу не повысил голос, не устраивал сцен, шептал сладко на ушко о том, как сильно ее любит и что всегда будет с ней рядом: «Я никогда не оставлю тебя, il mio amore[3], я всегда буду рядом. Я люблю тебя».

Однако нашей памяти свойственно терять фрагменты, смываемые волною времени и новых эмоций. Через три недели после произошедшего, когда девушка окрепла, а Мартин пришел в себя, конфликты, без которых эти отношения не могли существовать, завибрировали с новой невиданной силой.

Мужчине было не под силу справиться с обуревавшими его чувствами зависимости теперь от другого человека; он корил Маргарет за то, что был слаб, за то, что панически боялся, что она однажды уйдет. Зародившись страхом, предательская мания переросла в неизлечимую фобию. Коря женщину за смеявшееся ему в лицо бессилие перед нею, Мартин неосознанно начал наказывать ее своим пренебрежительным и неуважительным отношением. Не желая оставаться в дураках, он пытался всеми способами унизить молодую женщину.

Все реже он называл Маргарет нежно, а его теплые руки более не ласкали ее пламенно вздымавшуюся от волнения грудь. Все чаще он начал обманывать и бессовестно лгать, то обделывая свои нелегальные делишки, то гуляя на стороне. Особое наслаждение ему доставляло то, с какой легкостью Маргарет проглатывала всю эту дьявольски сплетенную ложь, слепо веря в искренность и честность своего возлюбленного. Он наказывал ее своими обманами, в мыслях высмеивая и потешаясь над девушкой. Потихоньку, сходя с ума, Мартин начал выпивать и однажды, вломившись в дом Маргарет изрядно пьяным, стал выкрикивать проклятия в ее адрес, называя «шлюхой» и посылая к дьяволу. Но каждый раз, почти рыдая, плотно сжимая в руках ее колени, умолял простить его «в последний раз».

Маргарет постоянно уходила, но с не меньшим постоянством возвращалась. Никто уже так и не узнает, почему эти прожженные негативом ссоры заставляли ее возвращаться обратно.

Обнимая его, в очередной раз прощая за какой-либо срыв, Маргарет, печально улыбаясь через водопад горячих слез, шептала на итальянском: «Ступидо», что означало «тупица».

«Ступида», меняя окончание, поднимал благодарно на нее свои светящиеся глаза, с силой обнимая женщину, словно в последний раз, и заботливо вытирал слезы с ее щек шероховатой, но нежной рукой. Это была одна из общих шуток влюбленных, символизирующая окончание ссоры. Маргарет, будучи на какую-то часть сицилийкой, в совершенстве владела итальянским, а Мартин желал нигде не отставать от своей любимой и понемногу учился этому самому эмоциональному в мире языку. Когда девушка думала, что он врал, она говорила «ментиторе», что означало «лжец», он говорил ей то же самое в ответ, и оба начинали смеяться, сжимая друг друга в объятиях. «Я больше никогда не позволю тебе плакать. Я не могу видеть то, что я с тобой делаю», — повторял получивший очередной шанс Криси. Но каждый раз он доводил ее до такого состояния, что задыхающуюся от слез и обиды Маргарет приходилось выводить на свежий воздух, чтобы дать ей надышаться.

Оба играли в какую-то дикую, неосознанную игру, и оба получали от нее удовольствие, сами того не сознавая.

Конфликты продолжались каждый день до той поворотной в истории поры, пока Маргарет не начала во время очередного приступа Криси уходить в себя. Она замыкалась в неподвижном могильном молчании, а блеск ее медовых глаз омрачался почерневшим занавесом ненависти, разделенным обидой и мукой. Теперь она была заточена в позолоченную клетку страданий и боли, но несмотря на маленькую, приоткрытую в ней дверцу, никак не могла уйти.