Борис Мишарин - Куртизанки дорог

Диана выронила нож на пол, обняла Володю и заплакала на груди, приговаривала, всхлипывая:

— А я подумала — правда. Стояла бы насмерть… Прости за обидные слова.

— Что ты, милая, никому не позволю обижать тебя. Если это только не на пользу…

Они рассмеялись оба. Диана вытирала слезы.

— И правда полегчало, намного лучше стало. Ты говорил о каком-то средстве?..

— На ночь выпьешь таблетку. Это снотворное, ненаркотическое — без рецепта продают. Сможешь уснуть, а завтра и совсем лучше станет.

Диана присела на диван, потянула его за собой, прижалась к груди и почувствовала совсем другое волнение, прошептала тихо на ушко:

— Поласкай меня, Вовочка…

Солнце уперлось лучами в постель, наполняя комнату утренним светом, радостью и жизнью. Диана проснулась первой, лежа на его руке, посмотрела в окно и улыбнулась. День обещал быть хорошим, настроение прекрасное и внутри ничего не томилось, не поднывало сосущим желанием.

Она вспомнила, как иногда подглядывала за матерью в постели по малолетству, не понимая таинства общения с мужчиной. Улыбнулась — вот и она уже лежит на белых простынях, а он готов приносить продукты, кормить и ласкать. Настало ее время… Диана еще раз улыбнулась, захотелось помечтать немного.

Год придется жить порознь — мать не согласится на совместное проживание, но общаться с Владимиром она станет каждый день. Закончит девятый класс, поступит в техникум и уйдет от матери, тогда станет можно и не будет она спрашивать никого.

А месть? Вынашиваемая и яростная совсем недавно… Обстоятельства развалили ее на куски. Но они не растаяли и не растворились в ее доброте и девчоночьих чувствах, застряли кусочками в теле, что бы позже, когда придет время, сгруппироваться, ударить разом или исчезнуть совсем.

Диана прижалась к Владимиру, чувствуя родную теплоту тела, проникающую в душу и разливающуюся по каждой клеточке, заскользила рукой по его животу вниз, вбирая в ладонь хозяйство. Видела, как он, не открывая глаз, улыбнулся слегка, подвинулся тазом навстречу, вырастал и выпрямлялся, не умещаясь в ладони, проказник. Села сверху, охнула от удовольствия, запрокидывая назад голову, прикрыла веки и задвигалась не спеша, ощущая грудью слегка шероховатые ладони. Застонала, чувствуя фонтанчик внутри, сжала промежность, выжимая и впитывая последние соки, обессиленная упала на грудь, перебирая пересохшими губами его повлажневшую кожу. Полежала так с минутку, ни говоря ни слова, и ушла в ванную принимать душ.

Владимир остался лежать один, достал сигарету и закурил. Его молодой организм в свои 25 лет познал уже не один десяток женщин, но так хорошо не было ни с кем. Он затянулся дымом, выпуская его медленно, словно смакуя и глядя на причудливые сизо-белые формы, иногда разгоняя рукой близко нависшие клубки, слышал легкий шум журчания воды в ванной и думал о своем, вспоминая школьные годы.

Двенадцать лет назад еще так открыто не стояли на дорогах проститутки-соски, в основном работали на железнодорожных и аэровокзалах, большая часть мужского населения не узнавали безошибочно по внешнему облику, как сейчас, девушек древней профессии. Но и тогда существовали места сбора, где молодежь могла покурить, выпить, заняться сексом или «сварить» маковую соломку. Героина в чистом виде поступало совсем мало — в основном пользовались марихуаной и маковой соломкой. Крутили сушеные листья и стебли мака на мясорубке, вываривали в ацетоне, воняя на всю округу, и ширялись в вену.

На таком сборище присмотрела одна взрослая девица симпатичного тринадцатилетнего юнца, видимо захотелось ей чего-то необычного или еще не опробованного, и стал Владимир первый раз в жизни мужчиной — мальчиком, познавшим прелести секса. Долгое время он не понимал потом — почему она не дает ему второй раз, улыбается и отправляет к сверстницам, а те предпочитают более взрослых парней. Какое-то время общался он с двадцатилетними «старушками», пока не вошел в силу, не развился физически и не окреп. Но уже тогда стал понимать, что сила — есть сила. Но и везенье с покровительством значат очень многое в жизни.

Первая в жизни женщина намекнула о существовании Владимира своему любовнику — предводителю местной шпаны, лидеру небольшой группировки, смотрящему за околотком, и покатилась его жизнь чуть-чуть по-другому. Его увидели и заметили…

Владимир вспомнил прочитанные стихи:

В жизни, брат, никогда не узнаешь —Кем ты будешь и что тебя ждет,Но ты молод и страстно мечтаешь,Что любовь к тебе с песней придет.

Вот сидишь в кабаке изнывая,Смотришь — столик напротив стоит,Дева юная, ножкой играя,Твою душу до дна бередит.

«Познакомиться можно, позвольтеВас на танец сейчас пригласить»…«Да, конечно согласна, извольте,Если будете в баксах платить».

Отшатнувшись от этой девицы,Прошептал я хмельным языком,Что такие вот разные «птицы»Продают ведь Россию кругом.

Подошел к ней вдруг Жирный БоровИ обнявши за ляжку ее,Прослюнявил: «Умерь свой норов,Я поэтов купил давно».

Но не понял тот Жирный Боров,Что поэта нельзя купить,И уже заклеймен он позором,Так и станет с позором жить.

Они запали ему в душу тем, что были непонятны и близки одновременно, с чем-то он соглашался и что-то отвергал. Начинались здорово, но заканчивались «бездарно». «Причем здесь продажа России? Жирный Боров — ишь ты как обозвал, сратый поэтишка… Купить его нельзя?.. Да кому ты нужен… больничную койку я тебе бесплатно бы обеспечил… и никакого позора! Старый, видимо, этот поэтишка, коммуняка неперестроившийся».

Владимир вздохнул и процитировал по памяти: «В жизни, брат, никогда не узнаешь — кем ты будешь, и что тебя ждет». Вот это — правильно и железно».

Скоро Диана выйдет из ванной — надо бы что-то пожрать приготовить. Он встал с постели, пошел на кухню. В холодильнике было чем поживиться. Достал копченую колбасу, икру минтая, жареное отбивное мясо, соленые огурцы с грибами, капусту, вареный картофель. Разогрел в микроволновке продукты, заварил чай — на скорую руку получилась неплохая хавка. Улыбнулся — есть чем покормить любимую.

— Ой! — воскликнула Диана, заходя на кухню. — И это ты все сам приготовил?

Владимир кивнул и улыбнулся.

— Поесть я люблю. Грибы, капусту и огурцы — мама солит, она недалеко здесь живет. А остальное — все сам.

Диана обняла его.