Линда Ховард - Ложь во спасение

И усмехнулся в ответ на ее удивленный взгляд.

— Здесь не Нью-Йорк. Вам нужно средство передвижения.

Он достал из кармана ключи и положил на стол.

— Вы можете приходить и уходить из больницы, когда вам удобно. У вас есть разрешение находиться со Стивом в любое время. Я не буду все время рядом, как раньше, но всякий раз, когда уйду, другой агент будет под рукой.

— Вы сейчас поедете со мной в больницу?

— Сейчас? — спросил он, в свою очередь выглядя удивленным. — Разве вы не собираетесь распаковать вещи?

— Я могу заняться этим позже, сегодня вечером. Я хочу увидеть Стива прямо сейчас.

— Ладно.

А про себя подумал, что план сработал чересчур хорошо, но уже ничего не исправишь.

— Почему бы вам не поехать за мной в своем автомобиле, чтобы привыкнуть к улицам и изучить путь в больницу? Хм… Вы ведь умеете водить машину, правда?

Джей кивнула, улыбаясь.

— Я прожила в Нью-Йорке только последние пять лет. Везде, где я еще жила, был необходим автомобиль. Но, предупреждаю, я не ездила на машине очень давно, так что дайте мне шанс привыкнуть к ней снова.

На самом деле вождение автомобиля очень похоже на езду на велосипеде: если научился, навык не забывается. После минутного ознакомления с оборудованием Джей без труда последовала за автомобилем Фрэнка. Она всегда была спокойным неторопливым водителем; а вот Стив был сорвиголовой, ездил слишком быстро и рискованно.

Только вступив в больничную палату и приблизившись к кровати, Джей почувствовала, что сидящий глубоко внутри напряженный узел начал слабеть. Она посмотрела на перевязанную голову, разбитые распухшие губы и видимую часть подбородка, и сердце мучительно забилось о ребра. С бесконечной осторожностью она положила пальцы на его руку и начала говорить.

— Я здесь. Мне пришлось вчера вернуться в Нью-Йорк, чтобы упаковать вещи и оставить работу. Напомни мне рассказать тебе об этом когда-нибудь. В общем, я собираюсь остаться здесь с тобой, пока тебе не станет лучше.

Голос вернулся. Он медленно проникал сквозь черные слои, окутывающие рассудок, образуя крохотную связь с собственным сознанием. Он все еще не понимал слов, но не знал, что не понимает. Голос просто был, как свет, там где раньше не было ничего. Иногда голос был спокойным, а иногда слегка дрожал от радости. Он не осознавал радость, только изменение тона.

Он хотел большего. Он должен стать ближе к голосу и попытаться пробиться из темного тумана в голове. Но каждая попытка приносила невыносимую острую боль, которая пронзала все тело, начинала грызть его, и он отходил назад, в спасительную тьму. Затем голос вновь заманивал его, пока зверь снова не нападал на него и он был вынужден отступать.

Его рука дернулась, как уже было один раз, и опять движение так поразило Джей, что она подальше отдернула свою руку. Перестала говорить и пристально посмотрела на него. Потом, после небольшой паузы, снова положила ладонь на его руку и возобновила рассказ. Сердце грохотало. Должно быть, это просто непроизвольное подергивание мышщ, вынужденных слишком долго находиться в неподвижном положении. Он не может даже попытаться ответить, потому что барбитураты, которыми его буквально кормили, блокировали большинство мозговых функций. Большинство, но не все, сказал майор Ланнинг. Если Стив знает о ней, то мог бы попробовать откликнуться?

— Ты очнулся? — мягко спросила она. — Можешь еще раз пошевелить рукой?

Рука осталась неподвижной под ее пальцами, и она, вздохнув, снова продолжила хаотичный рассказ. На мгновение ощущение того, что он очнулся, стало настолько сильным, что она почти поверила в это, несмотря на все, что ей говорили.

На следующее утро Джей вернулась в больницу еще до того, как солнце лишь слегка позолотило небо на востоке. Она плохо спала, частично из-за непривычной обстановки, но не могла возложить всю вину на пребывание в незнакомой квартире. Она лежала в темноте с открытыми глазами, мысли метались в голове, пока она пыталась проанализировать и ослабить абсурдное убеждение, что на мгновение Стив на самом деле пытался обратиться к ней единственно возможным для него способом. Но вопреки всем доводам, логика ничего не значила всякий раз, когда она вспоминала насквозь пронзившее ее ощущение.

«Прекрати!» — насмехалась она над собой, пока поднималась на лифте в отделение интенсивной терапии. Воображение бежало следом, подпитываемое характерной особенностью полностью погружаться в проблемы. Она никогда не была одним из хладнокровных отстраненных типов людей, которые умели скупо выдавать эмоции осторожными порциями, хотя почти разрушила здоровье, пытаясь стать именно такой. И по тому, что так ужасно хотела, чтобы Стив поправился, она вообразила ответы, где не было ни одного.

Его палата была ярко освещена лампами, несмотря на ранний час, потому что свет или темнота едва ли имели для него значение в таком состоянии. Джей предположила, что медсестры оставляли свет для удобства. Она закрыла дверь, как будто заключая их в уединенный кокон, затем подошла к кровати. Коснулась его руки.

— Я здесь, — мягко сказала она.

Он глубоко вздохнул, грудь слегка вздрогнула.

Движение тяжело ударило ее, дернувшись в ней, как веревка, которую внезапно слишком туго натянули. Это глубокое чувство взаимопонимания, простирающееся между ними, бессловесная связь, выходящая за рамки логики, снова появилась, более сильная на этот раз. Он знает, что она здесь. Как бы там ни было, он узнал ее. И борется, чтобы дотянуться до нее.

— Ты можешь слышать меня? — дрожа, прошептала она, не отрывая от него глаз. — Или каким-то образом ощущаешь мои прикосновения? Так ведь, да? Ты можешь чувствовать, когда я касаюсь твоей руки? Должно быть, ты чувствуешь страх и растерянность, потому что не знаешь, что случилось, и пытаешься протянуть руку, но не можешь, как кажется, сделать ни одного движения. С тобой все будет в порядке, обещаю тебе, но это займет время.

Голос. Что-то в нем притягивало его, несмотря на боль, которая поджидала, чтобы начать рвать его когтями всякий раз, когда он покидал мрак. Он страшился боли, но теплоту голоса хотел больше. Он хотел быть ближе к голосу… к ней. В какой-то момент — слишком туманный, чтобы вспомнить или просто постичь, — он понял, что это голос женщины. Он содержал нежность и единственный намек на безопасность в черной закрученной пустоте рассудка и окружающего мира. Он осознавал очень немногое, но знал этот голос; какой-то основной инстинкт в нем признал его и тосковал по нему, давая силы, чтобы бороться с болью и мраком. Он хотел, чтобы она знала, что он здесь.