Елена Арсеньева - Мода на умных жен

– А впрочем, – сказал он, – я в три тысячи раз охотней приму совет от хорошенькой женщины… вернее, красавицы, истинной красавицы, такой, например, как вы, чем от какой-нибудь строго научной уродины. Вчера в классах ко мне пыталось прорваться тако-ое пугало женского, вернее, среднего рода, что, даже держи оно в зубах портфель, набитый всеми тайнами Тициановой и Рафаэлевой живописи, всеми секретами великого да Винчи, я не подпустил бы это существо к себе! Видели б вы его шапокляк, его сюртук, господа! А пенсне, пенсне, господа!

«Господа» сызнова покатились со смеху, припоминая, как старательно я маскировалась. И забыв, что они сами мне очень живо помогали и сами снабдили меня и гардеробом, и реквизитом, тем самым пресловутым пенсне!

– А от вас, – весьма игриво сказал В.М., не сводя с меня глаз, – я готов выслушать даже лекцию на самую что ни на есть научную тему. Например… ну, скажем, так: «Высота каблучка бальной туфельки по сравнению с высотой каблука туфельки для прогулки». Или вот еще хорошая тема: «Роль шелковых зонтиков в солнечный день для сохранения обворожительной белизны женского личика».

Не могу передать тебе, какая ярость овладела мною!

– А не желаете ли вы, сударь, выслушать лекцию на тему о том, какова должна быть изнанка у вашего знаменитого ковра, который вы пишете по заказу господина Мамонтова? – дерзко спросила я и немедленно изложила свою теорию, не дав В.М. и слова молвить.

Ну да, он выслушал меня… полагаю, лишь только потому, что был ошеломлен донельзя, и даже не нашелся от неожиданности что возразить.

Но самое поразительное, Николашечка, что и потом он со мной не стал спорить! Он пригласил меня в свою мастерскую!

Может быть, он со мной согласится?»

Нижний Новгород, наши дни

Алена осторожно потрогала ручку дверцы. Потом повертела ее. Напрасно, дверца не открылась. Это уже становилось привычным в ее жизни! Ополчились на нее дверцы, вот что! А почему, кто бы объяснил?

– Если вы пытаетесь опустить стекло, то крутите в другую сторону, – сказал Алексей, исподтишка наблюдавший за ней. – А если собираетесь выйти, то ручка двери – чуть ниже и правее. А лучше подождите, я вам помогу.

Он обошел автомобиль спереди – видно было, как в свете фар элегантно размахнулся его серый плащ, этаким почти понтийпилатовским вихрем взвился, жаль, без кровавого подбоя, – и распахнул дверцу около Алены. Подставил руку:

– Прошу вас, моя дорогая.

– Спасибо.

Алена выбралась из машины с некоторой неловкостью и уверила себя, что проистекла сия неловкость исключительно от того, что она опирается на мужскую руку. Слишком привыкла наша героиня во всем в жизни и всегда полагаться на себя, в том числе – и выходя из машины. Хотя из этой «Мазды» со слишком низкой посадкой всяко нелегко выбираться, что самой, что с посторонней помощью.

Наконец-то Алена утвердилась на ногах. Огляделась…

Итак, вот здесь живет ее типа дорогой. Условно говоря, жених. Перед ней один из многочисленных новых домов, из так называемых нижегородских «элиток», выстроенных из жуткого материала радикально непристойного цвета, напоминающего саманный кирпич или детскую, pardon, неожиданность, с вкраплениями свекольного оттенка, призванными внести оживляж, но усугубляющими унылость картины. Архитектура сия… нет, это слово здесь просто неуместно. Современный вариант унифицированной хрущобы. Таких в Нижнем теперь понастроено – глазом не охватишь! Впрочем, домики чистенькие, аккуратненькие, квартиры в них изрядно дороги, люди, которые здесь поселились, моментально ощутили себя причастными к звону больших денег и как бы избранности… Да на здоровье, пусть живут и будут счастливы. Алена сама себя укорила: может, ты просто из зависти брюзжишь, барышня? Ты-то обитаешь в «сталинке» 1958 года издания… А, ну да, в твоей «сталинке» есть душа! Но кто знает, может, и в этих «элитках» спустя почти лет пятьдесят обнаружится душа или хотя бы намек на нее?

Душа-то в них, может статься, и обнаружится, но уж точно – не подвал для хранения картошки и прочей ерунды. Полтора года назад Стахеевы (то есть кабы Алена и впрямь выходила замуж за Алексея, ее фамилия сделалась бы тоже – Стахеева… очень мило, нет, право, о-очень миленько, но все же хорошо, что этот брак изначально обречен остаться фиктивным) жили в совершенно другом доме – кстати, не столь уж далеко от пресловутой Алениной «сталинки», на Ковалихе. Прежде у них была самая обычная хрущоба, в которой хоть и совмещены туалет с ванной и практически потолок с полом, однако имелся подвал для сохранения припасов. Правда, разве возможно что-то сохранить в этой влажной, душной темноте? Картошка там уже к марту вся прорастает длинными бледно-голубыми усами, сморщивается, съеживается, становится не просто несъедобной, но жизненно, вернее, смертельно опасной. И все-таки неистребима привычка бывшего советского, бывшего великого, бывшего народа делать запас на зиму, на черный день, на случай стихийного бедствия или введения чрезвычайного положения, на любой другой случай… (нужное подчеркнуть или вычеркнуть, кому как хочется). В подвале этой хрущобы и погибла Лариса. А спустя год ее семейство значительно улучшило свои жилищные условия.

Конечно, всякий человек, умеющий мыслить логически, какой вывод сделал бы? Что после Ларисы остались огромные деньги, которые прежде она почему-то от семьи таила. И коли мужу светило такое огромное наследство, то, вполне возможно, не столь уж безосновательны были подозрения ушлого следователя с немецкой фамилией, герра Бергера, который тщательно пытался пришить Алексею Стахееву мокрое дельце…

Пожалуй, Алена с ее подозрительностью и общей мизантропией так бы и решила, если бы от своей подруги Инны Тюлениной, нижегородской адвокатессы, которую просила разведать все, что можно, о своем женихе (в том числе, кстати, и день его рождения!), не узнала совершенно точно: нет, Алексей не получил наследства после смерти Ларисы. Просто так уж сошлись обстоятельства, что его маленькая фирма по ремонту компьютеров и радиотехники, доселе дышавшая на ладан, вдруг ожила. Правда, ожила она не в руках Стахеева, который, судя по всему, был никудышным бизнесменом, а в руках нового владельца, которому Алексей ее очень удачно продал (правильнее будет сказать – впарил, потому что сделка поначалу казалась совершенно безнадежной), оговорив себе не только кругленькую сумму, но и проценты с будущих прибылей, которые (дело, повторимся, расцвело в умелых руках) сделались весьма значительным, что позволило Алексею превратиться в этакого рантье и жить в свое удовольствие.