Риша решает! - Алекс Хилл
– Риша, точно все хорошо? – отвлекает меня от размышлений мама.
– Ага.
– Где ты была?
– На концерте, – отвечаю сухо.
– Что за концерт?
– Просто концерт.
– Ты на меня злишься за что-то? – серьезно спрашивает она.
– Конечно, нет. Я просто… просто устала. Долгий был день. Много дней, если точнее.
Между нами повисает тяжелое молчание, смешивающееся с горьковатым ароматом черного чая. Мы с мамой никогда не были особо близки, но и чужими нас не назовешь. Дистанция с каждым годом только увеличивается, и, возможно, это не так уж и плохо. Лучше, чем гиперопека и вечные споры. Правда, мне все-таки хотелось бы, чтобы мама участвовала в моей жизни чуточку больше. Мне нужен ее совет, но я не уверена, что он будет полезным. Их обычно ждут от тех, на кого хочешь равняться, кем восхищаешься. И пусть я по умолчанию похожа на нее, не думаю, что ее жизнь – предел моих мечтаний.
– Какие планы на новогоднюю ночь? – Голос мамы нарушает тишину и кажется неловким. Мы не виделись несколько месяцев, а поговорить нам все еще не о чем.
– Еще не решила. А у тебя?
– Тоже. Горбуновы звали, но я сказала, что подумаю. Поставим елку в этом году?
– Мы в «норе» уже поставили.
– Ясно, – кивает мама и отпивает чай.
И снова пауза, благодаря которой пропасть между нами становится лишь шире, но я нахожу в себе силы, чтобы бросить через нее веревочный мост. Надоело быть обиженным ребенком. Если я хочу, чтобы меня слушали и слышали, чтобы понимали и интересовались моей жизнью, нужно учиться говорить. Не все, как Ярослав, могут читать мои мысли и угадывать желания с полуслова. Да и его пора снять с этого поста, освободить от тяжелого бремени под названием «Риша Мариновна». Пора взрослеть.
– Я сегодня выступала, – говорю, нервно передернув плечами, но быстро справляюсь с этой скованностью, заставляя себя продолжить. – В креативном центре. Танцевальный номер.
– Правда?! Почему ты не сказала? Я бы прилетела…
– Не прилетела.
– Риша…
– Да все нормально, я привыкла. Кир на видео снимал, если захочешь посмотреть.
– Конечно, хочу, это же так здорово. Я рада, что ты вернулась к танцам.
– Да, я тоже. А еще… сегодня один парень признался мне в любви. – Моя улыбка становится шире и теплее. – Ненормальный, да?
Мама ставит чашку на стол и наклоняется ближе, словно не может поверить:
– Что за… что за парень?
– Мой партнер по танцам. Он, кстати, может скоро сюда ворваться, не пугайся. Мы неделю в ссоре были, только помирились, а мне пришлось очень быстро уйти, ничего не объяснив.
– А ты жестока, – хмыкает мама, как мне кажется, с гордостью. – Сколько же я пропустила?
– Лет двадцать.
Она вздыхает, опустив голову, и я снова смотрю в окно. Бледно-розовое небо кажется таким безмятежным. Думаю о поцелуях в директорском кабинете, принимая то, что мое признание пусть и не было озвучено, но продемонстрировано сполна. И это меня почти не смущает. Кажется, камень покрылся мягким мхом, на котором вот-вот могут распуститься цветы.
– Риша, я…
– Не надо, – мягко обрываю я маму. – Это не обвинения. Я знаю, что работа для тебя очень важна, и не собираюсь с ней соревноваться или заставлять тебя выбирать. Мы с ней в разных весовых категориях.
– Ты кажешься какой-то… другой. Взрослее, мягче.
– Это хорошие изменения?
– Не мне решать.
– Хм. – Мои губы дергаются в легкой улыбке, и я перевожу взгляд на маму.
Рассматриваю ее так, словно впервые вижу так ясно. Идеальная прическа – темные волосы, собранные на затылке, темно-карие глаза, подведенные графитовым карандашом и коричневыми тенями, пухлые губы, за которыми молодые девчонки ходят к косметологам, доставшиеся маме по наследству от бабушки. Гордая осанка, длинные пальцы рук с вытянутой ногтевой пластиной. Мы ведь визуально с ней совсем не похожи. Ни капли. А значит, все черты внешности достались мне от второго родителя. От того, о ком мы никогда не говорили.
– Он обо мне знает? – спрашиваю, не обратив внимания на першение в горле, и уточняю: – Отец.
– Ух! – Мама дергает бровями и хватается за чашку, чтобы сделать пару глотков.
– Ты ведь должна была понимать, что когда-нибудь я задам этот вопрос.
– Я надеялась, что это случится тогда, когда меня накроет маразм.
– И все-таки? Думаю, я уже достаточно взрослая, чтобы мы это обсудили.
– Нет, Риша. Он не знает. Мы расстались еще до того, как я сама узнала о беременности.
– И ты?..
– Я ничего не слышала о нем за все это время. Это была мимолетная связь. Он даже не из нашего города.
– Ясно, – коротко киваю. – Я на него похожа?
– Да, – отвечает мама с печальной улыбкой, которую я не видела уже очень давно. – Похожа.
– Значит, красавцем он не был. И на что же ты повелась?
– О-о-о, Риша. – Мама тяжело вздыхает. – Он был еще каким красавцем. Вдобавок умным, веселым, обворожительным. А как танцевал под Буйнова… м-м-м… За него в пансионате была настоящая битва.
– И ты победила?
– Еще бы!
– Почему тогда у вас не сложилось?
Она смотрит в стол, улетая куда-то далеко, но все-таки отвечает:
– Потому что я… была не готова. Не знала, что мне нужно. А еще была не самым простым человеком.
– Была? – по-доброму смеюсь я.
– Риша, – она поднимает на меня взгляд, полный материнской нежности, чем застает врасплох, – я ни о чем не жалею. В моей жизни было много ошибок, но ты не одна из них.
Мурашки бегут по плечам, и я обхватываю себя руками, чтобы сохранить это ощущение подольше. Как бы там ни было, она моя мама. Мой неосознанный пример, и я не считаю его плохим. Ведь я могу взять только лучшее от нее – научиться делать выбор без тени сомнений, тот самый, что кажется правильным мне, чтобы потом вот так же, через много лет, сказать кому-то важному «я ни о чем не жалею».
– Мам, – зову я, и она дергает подбородком, показывая, что слушает. – Ты счастлива сейчас? У тебя все хорошо?
– Да, родная. У меня все прекрасно.
– Ну и отлично.
Застываем в неожиданно уютном молчании, как в продолжении душевного разговора, в котором слова уже не важны. Стук в дверь сотрясает тишину, и мое сердце радостно подпрыгивает к горлу. Мама упирается руками в стол и смотрит на меня исподлобья:
– Это он, да?
– Возможно.
– Я открою, – заявляет она решительно, и я понимаю, что не смогу защитить Стаса, даже если бы захотела.
– Только не пугай его, – предупреждаю я. – Он нужен мне без психологических травм и преждевременной седины.
– Постараюсь, – пропевает
