Мартина Коул - Прыжок

Самая рослая из них что-то неразборчиво сказала, глядя в сторону Донны, а две другие дико заржали. Донна почувствовала, как у нее запылало лицо: что бы ни сказала девочка, это неспроста сопровождалось усмешками, и она так оглядела Донну с ног до головы, словно перед ней был кусок грязи.

Алан держал дверь открытой перед ней, и ей ничего не оставалось, как войти в зловонный теплый вестибюль. На площадку первого этажа выходили две двери. Рядом с каждой дверью висел большой черный пакет для мусора, переполненный отходами. Кафельный пол был давно не мыт, смрад от гниющих продуктов заполнял ноздри. Тут же стоял детский велосипед, прислоненный к стене, и рядом с ним — большой мешок с цементом. Мешок порвался, и цемент рассыпался по полу. Скорее всего, это произошло уже несколько месяцев назад. Алан постучал в недавно выкрашенную зеленой краской и уже исцарапанную ветхую дверь и стал терпеливо ждать. Никто не отзывался. Он снова постучал, на этот раз — сильнее. Донна услышала доносившиеся из квартиры голоса. Громкие голоса, и один из них — женский. Вскоре дверь настежь отворилась. Перед ними предстал мальчик лет девяти: коротко подстриженные волосы, полосатый свитер, грязные джинсы и пара кроссовок фирмы «Фила».

— Чего вам? — хрипло спросил ребенок.

— Твой папа дома?

Мальчик вытер рукой нос и сверху донизу оглядел Донну, прежде чем ответить.

— А кто его спрашивает?

Алан присел на корточки — так, чтобы его голова была вровень с головой мальчика.

— Послушай, маленький крепыш, твой папаша дома, черт бы его побрал, или нет? Если он дома, скажи ему, что пришел Алан Кокс. Если его нет, назови мне паб, где он торчит, и тогда я, может быть, дам тебе пару фунтов.

Ребенок напряженно уставился на Алана: он явно боролся с собой, раздумывая — говорить что-либо незнакомцу или оставить это при себе. Его спасло от ответа появление невысокого мужчины с бычьей шеей и с громадным «пивным» брюхом, больше которого Донна никогда в жизни не видела.

— Привет, Алан, дружище! Давненько не виделись…

Его ярко выраженный акцент кокни прозвучал для Донны как нечто родное. Особенно после своеобразных резких интонаций жителей Глазго. Ребенок молча отодвинулся в сторону, чтобы дать им пройти в переднюю.

— Энни! Поставь-ка чайник на плиту, девочка, у нас гости! — Мужчина повернулся к Алану и весело улыбнулся. — Придется вам принимать нас такими, какие мы есть. Ты же знаешь мою Энни. Она никогда не любила убираться.

Алан засмеялся. А в это время в переднюю вышла симпатичная светловолосая женщина лет тридцати пяти. Волосы у нее были безукоризненно причесаны, одежда — дешевая, но чистая и отутюженная. Обращали на себя внимание туфли на невероятно высоких каблуках, и Донна с изумлением заметила, что эта женщина на «шпильках», одетая в бриджи и просторную рубашку, была на последнем месяце беременности.

— Привет, Алан. — У женщины преобладал чисто шотландский выговор. Она обворожительно и кокетливо улыбнулась гостю, несмотря на свою хорошо заметную беременность. Гостью хозяйка просто проигнорировала, однако Донна интуитивно поняла: эта женщина ни за что не уделит ей должного внимания, пока вокруг будут мужчины.

— Я приготовлю чай. — В голосе Энни порой слышались те жестковатые интонации, которые Донна замечала у большинства шотландцев, с кем ей приходилось сталкиваться. Однако в целом он был нежным и музыкальным.

Донна вошла вслед за мужчинами в небольшую гостиную, где ей предложили присесть на неожиданно дорогой кожаный диван.

Гостиная, по-видимому, являлась главной радостью и гордостью Энни. Комната был до предела забита тем, что хозяйка считала «хорошими вещами». Здесь стояли телевизор с экраном в тридцать два дюйма, хороший видеомагнитофон, мягкая мебель, обтянутая черной кожей, стены, выкрашенные в белый цвет, она плотно завесила картинами, нарисованными чернилами и пером, с изображением разных сценок из Клайда. Толстый ковер из Аксминстера покрывал пол, а камин в стиле мастера Адама был отделан черным мрамором. В гостиной также стояли как минимум два стола, а большая черная, как уголь, стенка, возвышалась в глубине комнаты, уставленная внутри и поверху разными голубыми фаянсовыми тарелками, кувшинами и хрустальными вазами. Донне этот стиль был чужд, даже противен, хотя можно было восхищаться уже тем, что он вообще соблюден. После того, как Донна увидела местный вестибюль, она приятно удивилась, оказавшись в условиях сравнительного комфорта.

Алан с хозяином занялись своими делами. Тут в комнату заполз маленький ребенок, и Донна с изумлением увидела, как Алан поднял его ловким движением с пола и пристроил у себя на груди.

— Она выросла, Джонни. Сколько ей сейчас?

— Почти год, — пожал тот плечами. — Но пока не пытается ходить. Джастин и Вейн оба рано начали ходить, а эта — просто ленивая корова. — Он прижался лицом к дочери, а ребенок схватил его за нос и засмеялся. — Разве нет, моя дорогая малышка? А кто лучшая папина дочка, а?

Ребенок гулил от радости, и Донна расслабилась: «Если в доме дети, то, по крайней мере, здесь не опасно». Она чувствовала себя лицемеркой из-за того, что заранее строго судила об этом человеке по его дому — после того, как провела ночь в напоминающей дворец резиденции торговца оружием.

— Это — Джонни. Джонни, а это — Донна Брунос, жена Джорджио…

Пока Алан представляя их друг другу, в комнату вошла Энни с подносом, на котором стоял полный чайный набор. Энни по-новому, с явным уважением, взглянула на Донну.

— Вы жена Джорджио? Ну-ну. А я всегда думала: это просто грязные слухи, что у него, мол, есть жена. Так, значит, вы существуете на самом деле? Чудеса, да и только!..

Энни без тени застенчивости стала пристально разглядывать Донну, словно только что ее увидела. Обратила особое внимание на ее черные замшевые туфли, отметила красивую сумку и дорогой шелковый костюм. От ее взгляда не ускользнули ни прозрачные черные чулки, ни густые каштановые волосы, ни темно-синие глаза. Закончив осмотр, она решила, что эта Донна ей совсем не нравится.

Она передала гостье чашку с обитым краем, наполненную плохо заваренным чаем, которую ранее собиралась взять сама. Донна кивком поблагодарила хозяйку. Но Энни проигнорировала этот жест вежливости.

— Так что же занесло вас в такую глушь? — Своим музыкальным голосом Энни демонстративно обращалась исключительно к Алану.

— Я приехал повидаться с твоим стариком, Энни. У меня есть для него маленькое дельце.

Она улыбнулась, показав ровные белые зубы.

— Только если это не ограбление, Алан. Я уже на сносях, хочу одного: чтобы, когда дитя появится на свет, Джонни был бы рядом со мной, как всегда.