Дона Воэн - Соперницы

- Я сам представлюсь, - добавил он.

- Конечно, сэр, - согласилась горничная.

Дойдя до середины лестницы, Ник вдруг понял, что девушка не знает, кем он приходится Элен Чендлер. Он не мог решить, смеяться ему или броситься вниз, чтобы исправить ошибку горничной. Вот бы Фредди обрадовался, узнав, что возлюбленные Элен все молодеют?!

Эта мысль заставила Ника постучать в дверь сильнее, чем было необходимо.

- Ради Бога, Николас! - крикнула мать. - Ты можешь войти и не выламывая дверь.

Плотно задернутые тяжелые шторы не пропускали в комнату ни луча теплого октябрьского солнца.

- Сначала я думала, что ты сам зайдешь ко мне, Николас, - донесся из полутьмы низкий голос, когда Ник закрыл за собой дверь. - Потом я уже собралась нанять частного детектива. Неужели у сына нет возможности поддерживать связь с матерью? Ты же знаешь, как я волнуюсь.

- Теперь я здесь, - мрачно ответил он.

Ник знал, что мать просто играет, но ее игра производила на него не меньшее впечатление, чем на зрителей. Элен Чендлер и сама все прекрасно понимала, поэтому засмеялась:

- Не будь ребенком, Николас.

Боже, как он ненавидел эти слова! Она всегда так говорила, когда ему хотелось, чтобы мать осталась с ним дома. «Не будь ребенком, Николас», - смеялась она, целуя его в щеку, и уезжала с каким-нибудь мужчиной в Палм-Бич, Нью-Йорк, Париж, Лондон или Рим.

Когда она вышла замуж за Моргана Гейнора, Ник уже не просил ее остаться дома. Это уже не имело значения. Морган всегда был рядом с Ником и Фредди. Нику до сих пор стыдно, что мать изменила такому достойному человеку. Но его волновал и другой вопрос: почему Гейнор допустил это?

Со временем, когда Ник подрос, они с Морганом обсуждали все возможные проблемы, однако никогда не касались этой темы.

Элен поднялась, и кровать скрипнула.

- Фредерик сказал, что ты на грани нищеты.

- У него слишком длинный язык.

- В глубине души он волнуется за тебя, и я тоже. - Она прошла через серебряный лучик, которому удалось все-таки пробиться в комнату. Она была по-прежнему стройная, как девушка.

- Ты теряешь лучшие годы жизни. Для тебя есть отличная работа на студии, я уже обо всем договорилась. Ты будешь работать вместе с Винсентом Тенди. Разве тебе это не нравится?

Не нравится? Работать с одним из лучших директоров Голливуда! Трудно устоять перед таким искушением.

- Я не хочу иметь работу, которую в знак благодарности дает мне любовник моей матери.

- Почему нет? Тебе надо побыстрее принять решение, потому что Винсент уже не молод, и сердце у него уже не такое, как было раньше.

- Полагаю, остальные органы у него в рабочем состоянии?

- С этим все в порядке, дорогой.

Ник прямо крякнул от отвращения.

- Какого черта тебе от меня надо, мама?

- Я хочу, чтобы ты принял работу, которую предлагает тебе Винсент. Он мне кое-чем обязан, и сейчас как раз представился случай вернуть долг. Тебе эта сделка тоже полезна. Я знаю тебя, Николас, лучше, чем ты сам, и понимаю, что тебе нужно.

Этому обольстительному голосу из полутьмы трудно было отказать. Ник подошел к окну и сквозь щелку между шторами увидел сад.

- Сделай это для меня, Николас.

Если бы у меня была возлюбленная с таким голосом, я бы встал перед ней на колени, умоляя дать мне возможность выполнить любое ее желание.

Ник распахнул шторы, и в комнату ворвался солнечный свет.

- Господи! - воскликнула мать, вздрогнув от неожиданности. - Зачем ты это сделал?

- Чтобы ты не сбила меня с толку, - обернулся к ней Ник.

Мать по- прежнему была красива, но кожа вокруг глаз выдавала ее возраст.

Она снова сделала перестановку, хотя характер интерьера совершенно не изменился и спальня осталась все такой же типично женской. Толстый мех, покрывавший огромную кровать с балдахином, сдвинулся, когда Элен встала, и из-под него высунулись бледно-зеленые простыни. Французский диван и стулья, стоявшие у окон, были заново обиты парчой, в которой преобладали зеленые тона, гармонирующие с обоями в цветочек. Неизменным остался только старинный ковер.

- Забавно, как этот старый ковер ухитрился задержаться здесь, - заметил Ник.

- Ну, право же, Николас, ты ведешь себя как ребенок.

«Это, - подумал он, - пожалуй, верно».

- Мам, мне надо идти.

- Подожди. - Она грациозно встала и направилась к высокой карлтоновской конторке.

- Зачем?

- За этим. - Она открыла верхний ящик и достала чек.

Ник посмотрел на сумму. Ее как раз хватало на то, чтобы заплатить за квартиру и машину.

- Как ты узнала?

- Фредерик провел для меня небольшое расследование.

«Маленькая вошь! Наверное, испугался, что я попрошу деньги у него».

- Можешь передать от меня Фредди…

- Да?

- Вот это.

Ник разорвал чек и бросил обрывки на ковер.

Горничная встретила Ника на лестнице и, провожая до дверей, вытерла глаза носовым платком. Он остановился и повернул ее к себе.

- Что случилось?

Девушка заплакала, и Ник не заметил, как обнял ее.

- Ну, ну, не все так плохо. Расскажи мне, что произошло.

- Джеймс Дин. Он умер, - выдавила она, захлебываясь слезами. - Об этом было… в газете.

- Что?

- Вчера он погиб в автомобильной катастрофе.

И зарыдала еще сильнее.

- Николас, - раздался сверху голос матери. - Что ты делаешь с моей горничной?

Девушка отпрянула от него и через секунду исчезла в другом конце дома.

- Ничего, мама. Я ухожу.

Сев в «корвет», он не стал сразу включать мотор. Джеймс Дин был новым идолом, подражателем Брандо. Через три недели на экраны должен выйти его второй фильм. Может, он и представлял собой что-то, а может, и нет. Никто уже никогда не узнает, а через год о нем забудут.

«Это еще раз доказывает, - думал Ник, включая зажигание, - что нельзя ничего откладывать на потом. Другого шанса может и не быть».

Покинув дом матери и оставив позади лесистые холмы Бел-Эйра, Ник вдруг почувствовал странное облегчение. Он повернул на Сансет и потянулся было к радиоприемнику, но опустил руку. Он не хотел слышать о смерти Дина, который умер таким молодым. Сколько ему? Двадцать три? Двадцать четыре? Ник видел его раза два, когда тот проезжал по голливудскому бульвару на своем серебряном «порше».

Он никуда не торопился. Как я.

Ник сбавил скорость и двинулся к океану, остановившись лишь у бензоколонки в самом конце бульвара Сансет, где до краев наполнил бензобак. Затем он направился на север и, опустив у машины верх, наслаждался легким ветерком, трепавшим его волосы.

Когда Ник повернул к берегу, солнце уже село. В полной темноте он вылетел на прибрежное шоссе и прибавил скорость, чтобы сократить расстояние между своим «корветом» и «крайслером». Что-то белое, трепещущее, словно крылья журавля, вдруг возникло рядом с идущей впереди машиной.