Нора Робертс - Я, опять я и еще раз я

Все расставлено точно, все в полном порядке; как сценическая декорация.

— Судя по ее досье, она изучала изобразительное искусство в каком-то навороченном колледже. — Ева сунула руки в карманы. — Айкон-старший был назначен ее опекуном согласно последней воле ее матери, когда самой Авриль не было шести лет. Окончив колледж, она вышла замуж за Айкона-младшего. Первые полгода они прожили в Париже. Она стала профессиональным художником, у нее даже была одна персональная выставка, прошедшая с большим успехом.

— Это было до или после смерти ее отца?

— После. Потом они вернулись в Нью-Йорк, поселились в этом доме, у них родилось двое детей. После рождения первого ребенка она выбрала для себя роль домохозяйки. Она продолжает писать картины, в основном портреты, но редко берет заказы, а вырученные деньги передает в Фонд Айкона, сохраняя таким образом статус профессиональной матери.

— Как много данных вам удалось собрать за столь короткое время!

Ева лишь пожала плечами в ответ.

— Чиста, как стеклышко. Никакого уголовного досье, нет даже мелких административных правонарушений. Никаких предыдущих браков или совместного проживания, никаких внебрачных детей.

— Ну, если не считать погибших родителей и родственников мужа, можно сказать, что у нее идеальная жизнь.

Ева еще раз окинула взглядом комнату.

— Да, похоже на то.

Когда Айкон вошел в комнату, она как раз повернулась лицом к двери, в противном случае она бы его не увидела. Ковер был такой толстый, что абсолютно поглощал звук шагов. Дома он избавился от официального костюма и облачился в свободные брюки и пуловер. Но даже в этой домашней одежде он выглядел таким же подтянутым и элегантным, как и в костюме, отметила Ева.

Рорк тоже так умеет, подумала она. Даже в самой простой и свободной одежде он мог, при желании, излучать властность.

— Лейтенант! Детектив! Моя жена присоединится к нам через минуту. Она должна заглянуть к детям. Мы на сегодня отпустили прислугу.

Он подошел к напольному шкафчику, за дверцами которого, как оказалось, скрывалась кофеварка.

— Авриль сказала, что предложила вам напитки, но вы отказались. Я хочу выпить кофе. Если передумаете, могу угостить и вас.

— Кофе — это было бы прекрасно, спасибо. Мне черный.

— А мне сладкий и с молоком, — добавила Пибоди. — Спасибо, что согласились нас принять, доктор Айкон. Мы понимаем, как вам трудно.

— Скорее нереально. — Айкон запрограммировал кофеварку. — В клинике, в его кабинете, все было ужасно. Увидеть его убитым, знать, что ничего нельзя сделать, чтобы его вернуть… Но здесь, дома… — Он сокрушенно вздохнул и вытащил чашки. — Это похоже на кошмар. Мне все время кажется, что вот сейчас мой телефон зазвонит и отец спросит, почему бы нам всем не пообедать вместе в воскресенье.

— А вы часто обедали вместе? — спросила Ева.

— Да. — Он передал по чашке ей и Пибоди. — Раз в неделю, иногда два. Иногда он к нам заглядывал, чтобы навестить внуков. А та женщина? Вы нашли ту женщину?

— Мы ищем ее, доктор Айкон. Из записей следует, что все служащие, окружавшие вашего отца в клинике, работали с ним три года или больше. Может быть, был кто-то еще? Кто-то, кого он имел основания уволить? Или кто-то сам уволился со скандалом?

— Нет, ничего такого не было, насколько я помню.

— В некоторых случаях он работал с другими докторами и медицинским персоналом.

— Да, конечно. Бригада хирургов, психиатры, семейная служба и так далее.

— Вы не можете вспомнить кого-нибудь в этой сфере его деятельности, с кем у него могли быть проблемы или разногласия?

— Не могу. Он работал с самыми лучшими, потому что и сам делал свою работу превосходно. Он предоставлял своим пациентам наилучшие условия.

— И все-таки даже в его практике случались недовольные пациенты.

Айкон безрадостно улыбнулся.

— Всех удовлетворить невозможно, особенно когда за дело принимаются адвокаты. Но мой отец и я вслед за ним научились тщательно отбирать своих пациентов, заранее выпалывать тех, кто предъявляет завышенные требования, или тех, кто психологически склонен к сутяжничеству. К тому же, как я уже говорил, мой отец в последнее время почти не практиковал.

— Он консультировал женщину, которая назвалась Долорес Ночо-Кордовец. Мне нужны его записи.

— Да. — Айкон тяжело вздохнул. — Наши адвокаты этим недовольны, они просят меня подождать, пока не примут свои меры. Но Авриль убедила меня, что глупо в такой момент думать о юридических тонкостях. Я распорядился, чтобы вам отдали записи отца. Позвольте напомнить вам, лейтенант, что их содержание глубоко конфиденциально.

— Если только это не имеет отношения к убийству, меня не интересует, кто делал у вас подтяжку подбородка.

— Извините, что я так задержалась. — Авриль поспешно вошла в комнату. — Дети требовали моего внимания. О, вы все-таки решили выпить кофе! Прекрасно.

Она села рядом с мужем, взяла его за руку.

— Миссис Айкон, вы проводили много времени в обществе своего свекра в течение многих лет.

— Да, он был моим опекуном. Он был мне как отец. — Она крепко сжала губы. — Он был необыкновенным человеком.

— Вам не приходит в голову, кто мог бы желать ему смерти?

— Представить себе не могу. Кто мог убить человека, столь преданного жизни?

— Вам не показалось, что он был чем-нибудь озабочен в последнее время? Встревожен? Расстроен?

Авриль покачала головой, взглянула на мужа.

— Три дня назад мы ужинали здесь с ним вместе, он был в прекрасном настроении.

— Миссис Айкон, вы узнаете эту женщину? — Ева вытащила из портфеля с файлами распечатку идентификационной фотографии и протянула ей.

— Это она… — Рука Авриль задрожала, и Ева сразу насторожилась. — Она его убила? Эта женщина убила Уилфрида? — Слезы навернулись ей на глаза. — Она молода, красива. Она не похожа на человека, который мог… Извините.

Она вернула фотографию и отерла слезы со щек.

— Хотела бы я помочь… Надеюсь, когда вы найдете ее, вы спросите ее, зачем… Надеюсь… — Она вновь умолкла, прижала пальцы к губам, сделала заметное усилие, чтобы овладеть собой. — Надеюсь, вы спросите ее, зачем она это сделала. Мы имеем право знать. Весь мир имеет право знать.

Апартаменты Айкона-старшего находились на шестьдесят пятом этаже небоскреба, в трех кварталах от дома его сына и в пяти кварталах от клиники, которую он построил. При желании до нее можно было дойти пешком.

В квартиру их впустила консьержка, назвавшая себя Донателлой.

— Я поверить не могла, когда услышала, просто поверить не могла! — Ей было лет сорок, по оценке Евы, но она была в отличной форме, подтянутая и стройная, в хорошем черном костюме. — Доктор Айкон был лучшим из людей! Такой внимательный, доброжелательный! Я здесь десять лет проработала, последние три года консьержкой. Ни разу не слыхала, чтобы хоть кто-то отозвался о нем дурно. Ни единого слова!