Нора Робертс - Лицо в темноте

— Ох уж этот Пит, — усмехнулся Джонно. — Он не совсем в моем вкусе. А где маленькая проказница?

— Спит, — ответила Бев.

В дверь снова постучали. Вошедший Стиви меланхолично кивнул Бев и сразу направился к бару. За ним следовал Пи Эм с бледным и каким-то помятым лицом. Дотащившись до кресла, он тут же в него плюхнулся.

— Пит сказал, что интервью будут брать здесь. Он приведет журналиста сюда. Где ты достал такую шляпу? — поинтересовался у Джонно барабанщик.

— Это долгая и печальная история, сынок. — Обернувшись, Джонно увидел Эмму, стоящую у приоткрытой двери спальни. — Кажется, вся компания в сборе. Эй там, хорошенькая мордашка!

Девочка решила, что ей приснилось, будто папа уложил ее в кровать и поцеловал. Но, оказывается, это был не сон, Брайан стоял в комнате и улыбался ей.

— Я хочу есть, — радостно сказала она.

— Неудивительно. — Брайан поцеловал ее ямочку у рта. — Как насчет шоколадного торта?

— Суп, — вставила Бев.

— Торт, суп. И чай, — заключил он.

Опустив дочь на пол, Брайан направился к телефону и позвонил горничной.

— Поди-ка сюда, Эмма. У меня для тебя кое-что есть. — Джонно похлопал по дивану рядом с собой.

Девочка колебалась. Ее мать часто говорила так, а «кое-что» потом оказывалось щипком. Но у Джонно была искренняя улыбка, и, когда Эмма все-таки подошла, он достал из кармана маленькое прозрачное яйцо с перстеньком внутри.

Джонно вложил яйцо девочке в руку, и та, раскрыв от удивления рот, крутила игрушку, в которой перекатывался перстенек.

Все произошло случайно. Просто Джонно попался автомат, а у него после стремительного рейда по магазинам еще осталась какая-то мелочь. Тронутый сильнее, чем ему хотелось показать, он открыл яйцо и надел колечко Эмме на палец.

— Теперь мы помолвлены.

Эмма просияла, глядя то на подарок, то на Джонно:

— Можно к тебе на колени?

— Хорошо, — разрешил он и прошептал ей на ухо: — Но если ты наделаешь в штанишки, помолвка будет расторгнута.

Девочка засмеялась и, усевшись к нему на колени, стала играть с перстеньком.

— Сначала моя жена, теперь моя дочь, — заметил Брайан.

— Причины для беспокойства появятся лишь в том случае, если у тебя родится сын. — Бросив эти слова с той же легкостью, с какой глотал виски, Стиви тут же захотел откусить себе язык. — Извини, — пробормотал он в наступившей тишине. — Похмелье. Настроение мерзкое.

В дверь опять постучали, и Джонно лениво протянул:

— Изобрази-ка лучше свою знаменитую улыбку, сынок. Приближается время шоу.

Джонно был в ярости, но умело скрыл это, когда к ним подсел молодой бородатый журналист. Как только его не обзывали — гомик, педик, «голубой». Слова ранили Джонно больше, чем побои, выпадавшие на его долю. Он знал, что ему превратили бы лицо в месиво не один раз, если бы не верность Брайана и его всегда готовые к бою кулаки.

Десятилетними мальчишками они потянулись друг к другу, объединенные общими невзгодами, среди которых не последнее место занимали их отцы-пьяницы. Нищета была обычным явлением в восточных районах Лондона, где всегда находились ребята, готовые за пенс сломать тебе руку. Но всегда найдется и путь к спасению. Для них с Брайаном это была музыка.

Элвис, Чак Берри, Мадди Уотерс. Они собирали все деньги, которые удавалось заработать или украсть, чтобы покупать драгоценные сорокапятки. В двенадцать лет они вместе сочинили первую песню, довольно убогую, как теперь понимал Джонно, с рифмами типа «любовь-кровь», положенными на трехаккордовый ритм, который они выбивали на старенькой гитаре. Эту гитару Брайан выменял на пинту отцовского джина, за что был жестоко избит. И они продолжали сочинять.

В шестнадцать лет Джонно вдруг понял, кто он такой, а поняв, рыдал и бросался на всех девчонок, не отвергавших его. Однако ни слезы, ни секс ничего не изменили.

В конце концов именно Брайан помог ему примириться с тем, что дано судьбой. Как-то ночью они выпивали в подвале у Брайана. На этот раз Джонно украл виски у своего отца. Горела свеча, пахло гниющими отбросами. Они передавали друг другу бутылку и слушали «Только одинокие» Роя Орбисона. Признание Джонно выплеснулось под пьяные слезы и дикие угрозы покончить с собой.

— Я — ничто, таким и останусь. Живу как грязная свинья. Отец провонял всю квартиру, мать скулит, донимает его придирками, но ничего не делает. Сестра трудится на улице, младшего брата второй раз за месяц задержала полиция.

— Наша судьба в наших руках, — философски заметил пьяный Брайан. — Мы должны сделать так, Джонно, чтобы у нас все было по-другому. И мы это сделаем.

— По-другому не будет. Если только я не покончу с собой.

Возможно, я сделаю это. Возможно, я просто сделаю это и покончу со всем.

— О чем ты говоришь, черт побери? — Брайан отыскал в смятой пачке одну сигарету.

— Я — гомик.

И, уронив голову на руки, Джонно зарыдал.

— Гомик? Ладно тебе, не сходи с ума.

— Я же сказал. Меня тянет к мальчикам, я извращенный педик.

Брайан остолбенел, не донеся спичку до сигареты, однако алкоголь смягчил его чувства.

— Ты уверен?

— Зачем же, черт возьми, мне говорить это, если я не уверен? С Элис Роджвей у меня получилось только потому, что я думал о ее брате.

«Отвратительно», — подумал Брайан, но решил оставить свои мысли при себе. Они дружат шесть лет, всегда стояли друг за друга горой, лгали друг для друга, делили мечты и тайны.

— Ну что ж, ты сделан таким, каким сделан. И не из-за чего вскрывать вены.

— Но ты-то не гомик.

— Нет.

Брайан надеялся, что это именно так. Нет, он не гомик: акробатика, которой он занимался в постели с Джейн, убедительно говорила о его предпочтениях. Почувствовав эрекцию, Брайан тут же отогнал эти воспоминания. Сейчас не время забивать голову подобными глупостями, нужно думать о проблеме Джонно.

— Среди людей много гомосексуалистов, — сказал он. — Писатели, художники и тому подобные. Мы — музыканты, так что можешь считать это особенностью своей творческой натуры.

— Чушь, — пробормотал Джонно.

— Возможно, но это лучше, чем вскрывать вены. Тогда мне придется искать нового партнера.

С подобием улыбки на лице Джонно снова взял бутылку.

— Значит, мы остаемся партнерами?

— Ясное дело. — Брайан передал ему сигарету. — До тех пор, пока ты не начнешь испытывать влечение ко мне.

Больше Джонно никогда и ни с кем это не обсуждал. Хотя все в группе знали о сексуальной ориентации Джонно, по настоянию Пита, а также ради собственного спокойствия он культивировал образ жеребца-гетеросексуала. Это его даже забавляло.

Но временами Джонно испытывал сожаление, вот как сейчас: покачивая Эмму на коленях, он с горечью думал, что у него не будет своего ребенка, да и единственный мужчина, которого он по-настоящему любит, никогда не станет его возлюбленным.