Валентина Мельникова - Мой ласковый и нежный мент

Белая иномарка, заложив крутой вираж, затормозила у крыльца магазина, и Людмила едва увернулась от грязного фонтана, вылетевшего из-под колес.

Открылась передняя дверца, и молодая, судя по легкости, с которой перепрыгнула лужу, женщина вбежала на крыльцо и скрылась в магазине.

Людмила обогнула машину, дверца которой так и осталась отворенной. В салоне было темно, но по запаху сигаретного дымка она догадалась, что водитель остался в машине. И даже остановилась от пришедшей в голову внезапной и шальной мысли: как здорово было бы, если бы судьба расщедрилась на сюрприз и в машине оказался бы не кто иной, как подполковник Барсуков собственной персоной. Тут же с досадой тряхнула головой. Какой еще, простите, Барсуков, да еще в шикарной иномарке, на которую ему за всю свою жизнь не заработать, разве только взятки стал брать или наследство получил богатое?..

Она усмехнулась и поднялась по усыпанным облетевшими листьями ступенькам в магазин.

В магазине было тепло и малолюдно, только одинокая покупательница у прилавка с сигаретами да продавщица Лиза, которая при виде Людмилы расплылась в радостной улыбке:

– Людмила Алексеевна, здравствуйте! Вы что, совсем вернулись?

Людмила не успела ответить, потому что стоящая к ней спиной молодая женщина в длинном светлом пальто с капюшоном мгновенно обернулась и тоже вскрикнула от удивления;

– Людмила Алексеевна? Вы?

Блок сигарет, который она собиралась положить в сумку, выпал из рук, но она даже не заметила этого, потому что бросилась Людмиле на шею и расплакалась.

– Господи! Света! – Людмила отставила в сторону чемодан и обняла девушку одной рукой за плечи.

Другой достала из кармана носовой платок и принялась вытирать ее лицо, по которому, вставляя черные от размытой туши дорожки, ручьем бежали слезы. Ну, что ты, девочка? Успокойся! – уговаривала она ее полушепотом, но Света от этих уговоров еще сильнее заходилась в плаче, пока Людмила не отстранила ее решительно и не приказала:

– Сейчас же перестань реветь! Смотри, весь плащ мне промочила! – И упрекнула:

– Мы с тобой почти год не виделись, тебе что, рассказать мне нечего?

– Людмила Алексеевна! – Продолжая хлюпать носом, Светлана настороженно оглянулась на Елизавету, явно навострившую уши, и произнесла вполголоса: Простите, что разревелась! Я ведь от неожиданности!

Мне сказали, что вы навсегда из Вознесенского уехали. В Красноярск… Это правда, что навсегда?

– Честно сказать, я еще сама не решила, временно или насовсем. Это от многих обстоятельств зависит. – Людмила угрожающе посмотрела на Елизавету и примкнувшего к ней охранника, и те спешно ретировались.

– А я мамку приезжала хоронить, – всхлипнула Светлана. – Она какой-то дури неделю назад напилась, вот почки и отказали. – Она промокнула глаза носовым платком, еще больше размазав тушь по щекам, виновато улыбнулась. – А я ведь насовсем из Вознесенского уехала. Сейчас вот в Институте бизнеса учусь.

– В Институте бизнеса? – удивилась Людмила. Но ведь там, говорят, большие деньги надо платить за обучение?

– А я замуж вышла, – пояснила Светлана, – мне муж учебу оплачивает. И устроить потом обещал в какую-нибудь престижную фирму.

– Прекрасно, – Людмила улыбнулась, – в таком случае поздравляю, только одного не пойму, тебе ведь нет еще восемнадцати?

– А у нас гражданский брак. – Светлана бросила быстрый взгляд в сторону Елизаветы и почти прошептала:

– Валерий сказал, что мы непременно обвенчаемся сразу же после Рождества, как только мне восемнадцать исполнится.

– Прекрасно, – опять повторила Людмила, – очень рада за тебя!

– Людмила Алексеевна… – Светлана отвела взгляд в сторону и торопливо проговорила:

– Как дела у Славы? Я слышала, он поступил…

– Поступил. Сейчас проходит курс молодого бойца. Через неделю возвращается в институт. Будет жить в казарме. До принятия присяги, правда, никаких увольнений. В письмах пишет, что всем доволен, все ему нравится. – Людмила вздохнула. – Что еще сказать? Форма ему идет. Выглядит в ней совершенно другим человеком. Да он. Света, и стал совсем другим человеком. Более взрослым и серьезным.

– Я знаю. – Светлана опустила голову и шмыгнула носом. – Я, пожалуй, пойду, Людмила Алексеевна! А то поздно уже, нам еще до города добираться нужно! – Наклонившись, она подняла с пола блок сигарет, затолкала его в сумку и вновь посмотрела на Людмилу удивительно зелеными глазами, полными слез и такой дикой тоски, что у Людмилы невольно сжалось сердце, а в горле неприятно запершило. – Передайте Славе, чтобы зла на меня не держал, может, это и хорошо, что мы с ним расстались. – Она нервно сглотнула и быстро, словно боялась, что не решится произнести всю фразу целиком, проговорила:

– Пусть вспоминает меня... и знает, что никого я так не любила и не полюблю, как его. – Она склонила голову и, не попрощавшись, быстро пошла к выходу. Людмила проследила взглядом, как захлопнулась за ней дверь, и повернулась к Елизавете.

Та уже переместилась на свое законное место и с жадным любопытством наблюдала за разыгравшейся сценой.

– Светку ведь и не узнать сразу, правда, Людмила Алексеевна? Такая красавица стала и разодета как картинка! – Елизавета перевесилась мощным бюстом через прилавок и доверительно прошептала:

– А вы знаете, за кого она выскочила? Говорят, он ее без малого лет на тридцать старше. Всех бандюг в городе на поводке держит, да и сам не один срок отмотал по лагерям. – И тут же быстро и деловито, видно желая вывести Людмилу из шокового состояния, спросила:

– Что брать будем?

Людмила шла по главной улице села, той самой, по которой ходила изо дня в день без малого тридцать лет, всю свою жизнь. Ей казалось, что она никогда не уезжала из Вознесенского, а четыре месяца работы в Красноярске – всего лишь длительная командировка, которая, к счастью, закончилась, и она опять дома. И снова дышит этим не сравнимым ни с чем запахом мокрой земли, увядшей травы, дымка из печных труб… И дождь не так уж страшен, и налипшая на туфли грязь, потому что совсем недалеко ее дом, в котором она может и согреться, и отмыться, и перевести наконец дух после красноярских суматошных дней и полных отчаяния ночей.

У Лайзы с открытием филиала Центра в Красноярске проблем не убавилось. У нее постоянно что-то не ладилось, она сердилась, брюзжала на сотрудников, покрикивала на Вадима, потом вдруг вновь превращалась в милую и смешливую Лайзу. пила кофе, пыталась рассказывать анекдоты. Кто-то ей сказал, что русские не мыслят своего существования без водки и парочки-другой анекдотов.

Поэтому она внезапно выпаливала их залпом во время беседы с тем или иным нужным чиновником, нисколько не заботясь об их идеологической направленности и цензурной допустимости.