Ольга Арнольд - Агнесса среди волков

И я в тот вечер во второй раз побила все рекорды — на этот раз по автокроссу на машинах старше десяти лет. Юра мне как-то говорил, что мотор для 412-го «Москвича» был создан по образцу и подобию двигателя «БМВ», и я сегодня об этом вспомнила. Мой конь вел себя идеально, как будто чувствовал важность поставленной перед ним задачи. Вот уже и село Введенское, теперь главное — не проехать мимо нужного мне ответвления шоссе. Рытвины, ямы… Впрочем, такая дорога началась как раз тогда, когда мы съехали с основной трассы и нырнули в темноту.

Но вот уже и «Кедр» — глухой забор, одинокий фонарь горит у затворенных главных ворот, бледный свет от него почти ничего не освещает. Как я попаду внутрь? Где-то дальше, насколько я помню, должны быть еще одни ворота — не парадные, а служебные, куда заезжали грузовики, привозившие продовольствие для кухни и буфета.

Я доехала до них и припарковала свой автомобильчик под самым забором. Ворота были заперты на замок, но рядом с ними я обнаружила калитку и, без труда размотав проволоку, на которую она вместо замка была закрыта, вошла на территорию пансионата. Меня поразило то, что здесь было темно и пусто. Еще в сентябре в отдельном флигеле справа от основного здания работал круглосуточный бар, а рядом с ним три раза в неделю крутили дискотеку, на которой отрывались в основном не обитатели пансионата, люди солидные, а местные жители. Мы с Юрой, прогуливаясь перед сном, из любопытства как-то раз сунули туда нос — и тут же отпрянули, так там воняло «травкой». А по освещенным дорожкам-аллеям чинно прогуливались парочки и куда менее чинно — компании подвыпивших сопляков, с которыми всеми силами боролась администрация пансионата, но судя по всему, силы были не равны, правда, к отдыхающим местные хулиганы не приставали. Теперь же все как будто вымерло… Непроглядный мрак — ни звездочки, небо сплошь затянуто тучами, и главное, тишина, абсолютная тишина. Наверное, дела «Кедра» плохи, раз в октябре им пришлось закрыть бар, подумала я. Тем более что и в самом здании окон, в которых горел свет, было мало, слишком мало для процветания.

Где же может быть Виолетта? После тех сентябрьских переговоров с французами брат мне как-то между прочим сказал, что Аргамакову так понравилось под Звенигородом, что он забронировал в «Кедре» те самые номера на третьем этаже, в которых жили он и Виолетта. Действительно, насколько я помню, окна их «люксов» выходили на Москву-реку, и из них открывался вид на купола знаменитого монастыря, скрытого за очередным изгибом реки. Если Виолетта в «Кедре», то скорее всего она в одном из этих номеров. Однако не стоит спрашивать о ней у портье — тем более что его еще надо найти. Нет, лучше посмотреть на эти окна и проверить, горит ли в них свет.

Освещая себе дорогу маломощным фонариком — он лежал у меня в бардачке, — я по едва заметной тропинке добралась до основного здания и обогнула его. С этой стороны дома освещенных окон было еще меньше. Отойдя чуть подальше от стены, я попыталась охватить взглядом весь третий этаж. Какие же окна принадлежат комнатам Аргамаковых? Я напрягла свою память и принялась мысленно считать. Лестничный пролет… вот он. От него и будем плясать. В этом ряду справа от лестницы шли два номера — простые, в них должно быть по одному окну, затем самый роскошный «люкс», номер 311, из нескольких помещений с тремя окнами — эти окна слепы, значит, в номере Аргамакова никого нет… А следующие два окна принадлежат уже номеру 313, где жила Виолетта; одно из них выходит на балкон, и оно кажется совсем темным, а второе слабо светится, как будто там горит одна только настольная лампа. Я почувствовала, как в левой стороне груди у меня что-то громко застучало, как будто сердце слегка сбилось с ритма. Что происходит там, в этой комнате?

Я не собиралась, естественно, входить через парадный подъезд — не хотелось отвечать на вопросы портье, если он окажется на месте. В моей памяти сохранилось смутное впечатление, что лестница в левом от меня крыле здания вела куда-то в подвал: не может быть, чтобы в этот подвал не вел какой-нибудь черный ход, иначе пожарники бы закрыли пансионат.

Я медленно пошла вдоль стены, обшаривая все на своем пути тонким лучом фонарика. Было сыро, грязно и довольно мерзко. Наконец я наткнулась на низкую пристройку, за которой была жестяная дверь — даже при таком свете было видно, насколько она ржавая. Я попробовала ее потянуть на себя, потом толкнула; что-то скрипнуло, и я не поверила своему счастью: она была не заперта! Навалившись на нее всем телом — как хорошо, что я одела старую куртку, — я сумела приоткрыть ее ровно настолько, чтобы с трудом протиснуться внутрь, при этом согнувшись в три погибели; мне казалось, что отвратительный скрип проржавевших петель поднимет на ноги весь пансионат. Я попала на крошечную площадку, откуда узкая деревянная лестница вела в подвал. Опираясь свободной рукой о склизкую стену — перил не было, я осторожно спустилась вниз. Под ногами у меня раздался какой-то писк, кто-то с визгом шарахнулся в сторону, но я была готова к этому: в таком месте просто не могло не быть крыс.

Оглядевшись, я пожалела, что не вошла в пансионат, как все нормальные люди, через первый этаж. Низкие потолки, с которых кое-где капало, настолько здесь было сыро, какие-то жуткого вида трубы, спутанные провода — все это напомнило мне одно кошмарное воспоминание детства. Мне было восемь лет, когда жильцы нашего дома пригласили участкового, чтобы тот проверил, кто поселился у нас в подвале. Я увязалась вслед за мальчишками, которые вызвались быть его проводниками, — именно они обнаружили грубо сколоченные из ящиков деревянные лежаки с ветхим тряпьем. Мне казалось, что мы попали в подземелье из какой-нибудь страшной сказки и из-за угла на нас вот-вот нападут бродяги с дубинами (их тогда еще не называли «бомжами»). Вдруг милиционер со словами «Осторожнее!» остановился и показал на оголенный провод, предупредив, что нас может убить, если мы до него дотронемся. Потом он вместе с мальчишками быстро двинулся вперед, и они исчезли за каким-то поворотом, а я осталась одна во мраке и завыла не своим голосом… Мама после этого долго мне объясняла, что одно из различий между мальчиками и девочками заключается в том, что девочки не ввязываются очертя голову во всякие сомнительные и опасные предприятия.

Брр… Я почувствовала мерзкий холодок внутри, мурашки пробежали по спине, спускаясь от затылка чуть ли не до самых пяток: тот же самый ужас, что и в детстве, уже готов был охватить все мое существо, когда я решительно отбросила от себя детское воспоминание. Хватит, я на этом потеряла уже секунд пятнадцать. Виолетта меня ждет! (Я не допускала, не могла допустить мысли, что опоздала.) И я заставила себя собраться, подтянулась и выпрямилась, чуть не ударившись головой о низкую балку. После этого я осмотрительно нагнулась, и, освещая себе путь, направилась к тому месту, где, по моим подсчетам, должна была находиться лестница. Она там, на мое счастье, и оказалась. Но кроме нее, я обнаружила и еще кое-что: из подвала в сторону реки шел туннель. Я посветила в его отверстие фонариком, но, скользнув по бетонным стенам, его луч растворился в пустом пространстве. Интересно, ради чего был построен подземный ход? Неужели комсомольские деятели готовили себе убежище на случай атомной войны? Или, может быть, они заранее позаботились о путях отступления на черный день, когда народ восстанет и их сметет… Но, впрочем, это глупые фантазии — когда пансионат строился, ничто не могло казаться более надежным, чем Советский Союз, «оплот мира и социализма», — кто мог тогда догадаться, что это истукан на глиняных ногах? Скорее всего этот туннель соединяет между собой все здания и подсобные помещения пансионата и был построен для того, чтобы персонал мог свободно перемещаться зимой или во время дождя, а потом о нем позабыли, как и о подвале, об этом свидетельствовала оборванная электропроводка…