Валерия Вербинина - Разбитое сердце богини

– Ты это о чем?

– Да там… этот, как его… Никита. Я его на место поставила. Наверное, не стоило. Он тебе еще это попытается припомнить.

Охотник улыбнулся. Улыбка у него была странная: углы рта слегка растягивались, и верхняя губа задиралась, обнажая зубы. Скорее это была гримаса, чем улыбка.

– Вряд ли. И потом, ты правильно его определила.

– А он в этом доме кто? Охранник?

– Он племянник Ипполита. Возглавляет его службу безопасности.

При словах «служба безопасности» лицо герцогини на портрете стало совсем кислым. Впрочем, это почти наверняка была игра теней – и моего воображения.

– А можно тебя спросить? – осмелела я. – Почему тебя все-таки называют Охотником?

– А почему бы и нет?

– Ты охотишься на людей? А то ты про каких-то ангелов говорил… Ты вроде как любого можешь отыскать, да? Поэтому Ипполит поручил тебе меня найти?

– Ну и зачем спрашиваешь, раз все уже поняла? – проворчал мой собеседник.

– Да, – самодовольно призналась я, – я сообразительная!

Все-таки улыбке – настоящей, открытой – удалось взять приступом его лицо. В уголках глаз обозначились озорные морщинки, черты лица как-то помолодели и смягчились. Я была поражена до глубины души, поняв, что ему на самом деле чуть больше тридцати, а не сорок, как я решила при первой встрече.

– А тебе часто приходилось убивать? – продолжала я. – А то вот Никита упоминал…

– Вздор все это, – холодно ответил Охотник. Мгновенно уголки его губ опустились, он замкнулся и тотчас же постарел. Вновь передо мной был собранный следователь Александр Авдеев с непроницаемым лицом.

Дверь бесшумно растворилась, но вошедший оказался всего-навсего слугой. Его вид и манеры настолько повторяли расхожее представление о типичном английском дворецком, что я ничуть не удивилась, когда вошедший заговорил по-русски с легким акцентом. Он объяснил, что Ипполит Сергеевич задерживается, но скоро будет, и если нам что-нибудь угодно, он, дворецкий, тотчас слетает на метле – пардон, тотчас достанет все, что нам надо.

– Спасибо, нам ничего не нужно, – сказал Охотник. – Мы подождем.

– Сударыня? – на всякий случай повернулся ко мне дворецкий.

Клянусь памятником Пушкину, это был первый раз в моей жизни, когда ко мне обращались подобным образом. Определенно, дом Шарлахова стоил того, чтобы туда попасть.

– Э… м… – в замешательстве пробормотала я. – Спасибо, мне ничего не нужно.

– Если вы вдруг почувствуете надобность в моих услугах…

Господи боже мой, это просто восхитительно – слышать человека, который изъясняется подобным образом! Я словно попала в начало прошлого века. Проклятье, ну почему на мне джемпер и джинсы, а не пенящееся кружевами платье со шлейфом от кудесника Дусе? Я бы тоже могла подать соответствующую реплику! Но в джинсах только и можно, что промямлить нечто нечленораздельное.

Чтобы скрыть, как я переживаю свой позор, я поспешно отступила к книжному шкафу и стала делать вид, что рассматриваю корешки. Сам шкаф был то ли из красного, то ли из розового дерева, но, во всяком случае, не из зеленого, это я могу вам точно сказать.

Слуга удалился так же бесшумно и благовоспитанно, как и вошел, так что у меня поневоле закралось подозрение, что его тут и вовсе не было.

– Терпеть не могу ждать, – вырвалось у меня.

– Та же самая проблема, – со смешком признался Охотник.

В комнате было тепло, почти жарко – разительный контраст с большинством московских домов, в которых еще не затопили. Спохватившись, я сняла куртку и положила ее на стул. Не могу ручаться, что красивый старинный стул не поморщился от подобного соседства; во всяком случае, куртка тотчас свалилась на пол, хотя – как написали бы в старомодном романе – ничто не предвещало ее падения. Я подняла куртку, отряхнула и стала искать глазами, куда бы ее пристроить, но тут передо мной как по мановению волшебной палочки возник вышколенный слуга. От неожиданности я даже отскочила назад. Мне почудилось, что он вот-вот скажет: «Сударыня, казнь точно в шестнадцать ноль-ноль, будьте пунктуальны!»

– Тысячу извинений, – промолвил он уже совершенно другим, небрежным тоном и забрал моего желтенького уродца. И я поняла, что манеры и вышколенность он приберегает лишь для тех, кто ему платит, а с такой, как я, можно и вовсе не церемониться.

Слуга скрылся за дверью – а может статься, и ускользнул в дымоход, настолько стремительным было его исчезновение. Прошло несколько томительных минут, во время которых я с преувеличенным вниманием созерцала книги в шкафу и слушала, как тикают на камине большие антикварные часы с пухлощекими амурчиками.

– Может, ты хочешь чего-нибудь выпить? – осведомился Охотник.

– Я еще не ела, – обиженно отозвалась я.

Он усмехнулся.

– Да, верно, мы ведь подняли тебя с постели. Извини.

Я вспомнила, что проснулась часам к десяти, а то и к одиннадцати. Люди в таких случаях обычно начинают оправдываться и говорить, что есть, мол, жаворонки, а есть совы. По-моему, лучше не оправдываться совсем, и поэтому я не сказала ничего.

– Я забыл тебя спросить, – сказал Охотник, помолчав. – Где ты работаешь? Я имею в виду, когда не шьешь кукольные платья?

– Нигде. А смысл?

– Что, в работе нет никакого смысла?

– Конечно. Так называемая работа в подавляющем большинстве случаев – это необходимость мириться с дураками и хамами ради денег, которые точно того не стоят. А жизнь-то одна, другой уже не будет, и время, которое тратится на всякую ерунду, уже никогда не вернуть.

– Интересный у тебя взгляд на вещи, – усмехнулся мой собеседник.

– А я вообще интересная, – не моргнув глазом ответила я. По-моему, я имела право так сказать.

Охотник больше не проронил ни слова, и тишина в красной комнате запеклась, как кровь.

– Прощу прощения за то, что опоздал, – и с этими словами через порог неожиданно шагнул хозяин дома.

Глава 5

Явление флибустьера

По виду ему можно было дать лет сорок пять, если не слишком приглядываться. Но в наши дни бизнесмены тщательно следят за собой, так что истинный возраст Ипполита Сергеевича Шарлахова, я думаю, колебался между пятьюдесятью и шестьюдесятью годами. Лицо худое, ухоженное, даже холеное, зубы безупречные, как у волка, только что съевшего заблудившуюся дурочку Красную Шапочку. Серые глаза со стальным отливом слегка прищурены. Рыжеватые волосы с проседью, узкогубый рот, искривленный в доброжелательной улыбке. Дед Мороз на новогодней елке, да и только. Но сквозь личину Деда Мороза прорывалось какое-то жесткое, напряженное выражение, под глазами пролегли синие круги. Я вспомнила, что несколько дней назад хоронили его сына Алексея – в закрытом гробу, потому что пули стрелявшего разворотили всю голову.