Мор Йокаи - Золотой человек
Михай одобрил идею и посулил выпивку.
К тому времени, как окончили разделывать судака, подошел к концу и короткий зимний день.
Из окрестных сел, из Шиофока, Сантода, Замарди, Фюреда, Арача, Чопака съехались крестьяне на телегах, груженных корзинами, торбами, фляжками: фляжки - с вином, торбы с жареной поросятиной, а корзины - под рыбу.
Когда рыбками приступили к сортировке улова, вокруг них уже вовсю толпился народ.
Солнце село, но оказалось, и темнота не помеха: из камыша сделали факелы, разложили костры на льду, и пошла бойкая торговля рыбой. Карпы, щука, сом, карась - пожива для бедного люда. В Вену и Пешт отправляют только осетров - там они в цене, весь прочий улов распродается задешево. Но рыбаки все равно в накладе не остаются: за один раз выловили чуть ли не триста центнеров. Поистине Тимар любимец удачи.
Если не вся рыба будет распродана, ее свалят в корзины и снесут в погреба, а потом отвезут в Веспрем на рынок.
Тимар решил потешить народ: распорядился прикатить бочку вина и велел ватажному старосте сварить уху, какую только рыбак умеет.
В большущий котел мелко нарезается отборная рыба - она не должна быть ни костлявой, ни жирной; больше ничего туда не кладется: лишь добрая горсть паприки да красный лук, а там рыба сама пустит сок. Однако весь секрет удачной ухи в особом способе размешивания; тут требуется мастер своего дела, а ежели не научен - как ни старайся, все равно не получится.
Отменной ухи даже Тимар съел на удивление много.
А там, где льется вино и готовится уха, разве без цыган обойдется?
Откуда ни возьмись и эта смуглая братия тут как тут подоспела; на опрокинутой вверх дном корзине уставили цимбалы и затянули любимую господскую песню:
Веселей, смычок, играй!
Варин, денежку давай!
Ну, а если музыканты-цыгане, задорные молодки и лихие парни все в сборе, неужто без танцев обойдется?
На ледяной поверхности озера разыгралось веселье хоть куда. При свете камышовых факелов разудалые пары, горланя песни, отплясывают танец за танцем. Тимар и ахнуть не успел, как его подхватила какая-то бойкая молодица и закружила по всем правилам огненного чардаша.
И Тимар отплясывал вместе со всеми.
В ясной зимней ночи костры и факелы сияли фейерверком.
Веселье на озере длилось чуть ли не до полуночи.
К тому времени рыбаки управились с делами: перенесли рыбу в ледники.
Тут и подгулявший народ стал расходиться по домам, громко воздавая хвалу щедрому хозяину, господину Леветинцскому.
Тимар дождался, покуда Галамбош упакует судака, обложенного льдом и сном, в деревянный ящик. Затем ящик заколотили гвоздями и погрузили на повозку - ту самую, с которой прибыл сюда Тимар. Кучеру было наказано немедля собираться домой в Комаром: рыба - товар капризный, долго лежать не будет.
Сам Тимар тем временем настрочил письмо Тимее; послание вышло ласковым, а кое в чем даже веселым. Обращаясь к свой "дорогой женушке", он подробно описал ей события этого дня: изумительный восход солнца на Балатоне, разрыв ледяного покрова; он умолчал о том, как близко от него прошла трещина, зато в мельчайших деталях рассказал обо всех перипетиях подледного лова. Заканчивалось письмо описанием пирушки, где и сам он изрядно повеселился, а некая недурная собой деревенская молодица заставила его плясать чардаш.
Такие бесшабашно веселые послания сочиняют обычно люди, замыслившие самоубийство.
Закончив письмо, он вручил его возчику.
Старый рыбак тоже стоял у повозки.
- Шли бы вы домой, дядюшка Галамбош, - сказал ему Михай. - Устали, наверное.
- Надобно добавить хворосту в костры, - сказал старик, раскуривая трубку. - Рыбный дух по всей округе разнесло, так что теперь жди гостей. Все лисы да волки из прибрежных чащоб повылезают, чтобы к нашей проруби подобраться. Они ведь тоже до рыбки охотники: какая из воды выскочит, они ее - цап себе! Остальную всю рыбу распугают, а нам потом как ловить?
- Не стоит вам больше с кострами возиться! - отговорил его Михай. - Положитесь на меня; я ночью часто просыпаюсь, что мне стоит выйти на балкон да из ружья пальнуть! А от выстрелов все четвероногие рыболовы разбегутся.
Старый Галамбош поддался на уговоры и, попрощавшись с господином Леветинцским, отправился домой.
Глухой виноградарь - единственная, кроме Тимара, живая душа в доме - давно спал. Помимо его глухоты изрядная порция доброго вина, коим старик угостился, давали уверенность, что уж он-то не потревожит ночной покой хозяина.
Тимар прошел наверх к себе в комнату и растопил камин. .
Спать ему совсем не хотелось. Его встревоженная душа чуждалась вялого покоя, ей требовалось иное отдохновение.
Ведь это тоже отдых, если морозной зимней ночью при открытых дверях сесть на балконе и погрузиться в созерцание безмолвного мира.
Луна еще не взошла, лишь звезды сияли на небосклоне; и каждая звездочка сверкает и на гладком ледяном зеркале, словно рассыпанные на металлической пластинке карбункулы или огоньки кладбищенских свечей в день поминовения усопших. Вон Сатурн, а там Вега, Лебедь, созвездие Гончих Псов, Дева и Волосы Вероники - преданной супруги.
Так приятно смотреть и ни о чем не думать! Все видеть и ничего не чувствовать: ни холода, ни биения собственного сердца, не ощущать жизни вокруг и в самом себе - лишь созерцать. Это и есть отдых.
Страшный призрак.
Звезды сияли на небе, звезды отражались в ледяном зеркале озера; даже ветерок не нарушал ночного безмолвия.
И тут за спиной Тимара раздается голос:
- Добрый вечер, сударь!
Неожиданный оклик выводит его из состояния бездумной расслабленности. Он возвращается с балкона в комнату, где оставил зажженной лампу и растопленным камин. Свет лампы и отблески каминного огня освещают комнату.
При этом двойном освещении Тимар видит у двери в комнату фигуру какого-то человека и холодеет.
Тимар не узнает его... И все же знает, кто он такой.
Морозной ночью, в непроглядный туман бежал он по льду Дуная от этого страшного человека....
Мужчина в форме морского офицера. Правда, на ней оставила следы непогода и житейские передряги. Золотые позументы пообтрепались, словно пришиты были не оп ставу правительственного флота, а ради некоего театрального спектакля. Зеленое сукно на плечах выцвело, несколько пуговиц у мундира не хватало; большая дыра на правом рукаве была зашита белыми нитками. Башмаки тоже были н в лучшем виде. Швы на мысках распоролись, выставляя напоказ босые пальцы; одна нога была замотана тряпкой.
Под стать обноска был их владелец: загорелое, обветренное лицо, всклокоченная борода, неровная щетина на месте сбритых усов, черная повязка на глазу.
Человек пожелал Тимару доброго вечера.
- Кто там? - вскрикнул Тимар.
- Вот так новость, папочка! Похоже, вы не узнаете сыночка? - с насмешливой галантностью отозвался незнакомец.
- Кристян! - прошептал Тимар.
- Он самый. Ваш дорогой Тодорушка. Единственный и неповторимый Тодор Кристян, ваш приемный сынок. Выходит, вы все же меня узнали.
- Чего ты хочешь?
- Прежде всего я хочу завладеть этим двуствольным ружьем, - отвечал оборванец. - Вдруг да вам придут на память слова, с какими я в нашу последнюю встречу с вами распрощался: "Если я еще раз попадусь вам на пути, застрелите меня!" С тех пор я переменил свое мнение.
С этими словами пришелец взял ружье Тимара, прислоненное к стене в углу, взвел оба курка и уселся в кресло у камина, положив ружье на колени.
- Вот так-то оно лучше! Теперь можно и потолковать по душам. Я чертовски устал с дороги. Экипаж, знаете, подвел, и часть пути пришлось проделать пешком.
- Что вам здесь нужно? - спросил Тимар.
- Первым делом приличную одежду. Моя, как видите, носит на себе следы всевозможных ненастий.
Тимар подошел к шкафу, достал оттуда свою смушковую бекешу и прочие предметы гардероба и, сложив все это на пол между собою и Кристяном, молча указал рукой.
Бродяга, ни на секунду не отнимая пальцев от ружейных курков, одной рукой брал каждую вещь с пола и осматривал с оценивающим видом.
- Ладно, годится. Вот только не кажется ли вам, что к этому платью кое-чего не хватает, а?. Что должно лежать во внутреннем кармане? Бумажник, не правда ли?
Тимар молча вытащил из ящика спрятанный туда бумажник и бросил ему.
Проходимец ловко поймал его одной рукой, раскрыл, помогая себе зубами, и пересчитал сложенные там тысячные и сотенные банкноты.
- С паршивой овцы хоть шерсти клок, - подытожил он, пряча бумажник в карман бекеши. - Позвольте воспользоваться и вашим бельишком, а то в своем я хожу вот уже две недели и боюсь, что вид у него непристойный.
Тимар достал из шкафа белую сорочку исподнее.
- Ну что ж, экипировки достаточно, можно приступать к туалету! - заметил Кристян с циничной небрежностью. - Однако прежде мне придется дать кое-какие пояснения, чтобы потом, когда я разденусь, для вашей милости мой вид не был неожиданным. Послушайте, какого черта мы тут разводим церемонии? "Ваша милость", "извольте видеть"!.. Так между старыми приятелями не годится. Давайте перейдем на "ты"!
