Робер Гайяр - Мари Антильская. Книга первая
Дюпарке принялся считать на пальцах.
— Я лично убил из пистолета одного из его людей…
— O God![4] — выругался Уорнер. — Об этом он мне ни за что не расскажет. Уж я-то его знаю!..
— То же самое сделал и присутствующий здесь капитан Сент-Обен, мой кузен…
— Это уже двое! — подсчитал Уорнер, с силой похлопывая себя по ляжкам. — И это все? А что, интересно, все это время делали ваши солдаты?
— Мои солдаты, — ответил Жак, зная, что бесстыдно лжет, но догадываясь, что это послужит ему на пользу, — они не любят шума… Они предпочитали действовать саблей… Бог мой, я слышал столько криков умирающих, что затрудняюсь дать вам точную цифру! Но чтобы дать вам представление, думаю, сотня или пара сотен жертв были бы весьма недалеки от истины!
Капитан вскочил с места, бросился к двери и изо всей силы, какую позволяли его легкие, заорал:
— Коксон! Коксон! У французов двести убитых! Целых двести!
Он вернулся на место, то и дело закатываясь радостным хохотом, нагибаясь вниз и крепко хлопая себя по животу и бокам, потом схватил обеими руками голову, чуть не смахнув свой парик в приступе дикого веселья.
Когда появился Коксон, радость его еще не улеглась.
— Двести покойников! — все повторял Уорнер, окончательно потеряв контроль над собой. — Только подумать, Коксон, двести этих поганых французских свиней! Это уже неплохой счет, ведь мы-то потеряли всего двадцать два!
Приор пожал плечами и отвернул свой взор от пьяницы.
— Сейчас вам подадут еду, — сообщил он. — Однако, надеюсь, прежде капитан предложит вам выпить вместе с ним по чарке вина…
— Черт меня побери! — закричал Уорнер. — Стаканы, Коксон, не забудьте стаканы! И ром с малагой! Двести французов! На двести гнусных пиратов меньше на этом добром старом острове Сент-Кристофер! Двести этих поганых псов, этих пожирателей лягушек, истреблены своими же, двумя из их чертова племени! И эти двое теперь у меня в руках! О God! И пусть после этого кто-нибудь скажет, что я не молодчина! Я возьму их с собой, чтобы уничтожить остальных! А Пуэнсэ мерзавец! Пусть ему отрубят голову! Коксон, наполните-ка нам чарки, и давайте выпьем за то, чтобы он был проклят, этот окаянный командор!
Приор подчинился. Привыкши видеть капитана в таком состоянии, он не испытывал ни малейшей потребности обмениваться понимающими взглядами с пленниками. Правда, и сам он отнюдь не преминул одним махом опустошить свою чарку, которую наполнил себе почти до краев.
Четверо мужчин чокнулись. Едва поднеся свою чарку к губам, Жак тут же отставил в сторону и, облокотясь на стол, с серьезным видом снова заговорил:
— Капитан, я прошу вас не забывать, что мы явились сюда по доброй воле, чтобы отдать себя под ваше покровительство.
— Черт побери! Да я и сам вижу, — ответил Уорнер, — раз вы оба здесь…
— Однако я сказал «под покровительство», — с настойчивостью повторил Жак.
Капитан сделал рукой жест, будто разгоняя застилавший ему глаза туман. До него дошло, что перед ним поставили какую-то задачу, но ему никак не удавалось уловить, в чем же ее смысл.
— Покровительство… — в свою очередь повторил он с испугом.
— Именно так, — проговорил генерал. — Предположим, мы не пришли бы сейчас к вам. Господин де Пуэнси продолжал бы тогда погоню за нами… На таком острове, как этот, со всеми его плодами, дичью и другими богатствами, можно спокойно жить месяцами, даже годами… Во всяком случае, дольше, чем осталось жить командору, который не сегодня-завтра взойдет на эшафот! Так что, не сдайся мы добровольно вам, капитан, Пуэнси продолжал бы погоню… Вот почему я прошу вас дать мне слово джентльмена, что вы не выдадите нас нашему врагу, пусть даже ценою предательства он и сделался вашим союзником!
Уорнер снова сотряс стол мощным ударом кулака и заорал:
— Да кто вам сказал, будто я собираюсь вас выдать?.. Да никогда, сударь, и речи быть не может!.. Капитан Уорнер честный порядочный джентльмен! Даю вам слово, господа!
Жак поднялся с места и с некоторой торжественностью произнес:
— При таком условии, сударь, мы с кузеном сдаем вам свое оружие.
Сент-Обен и Дюпарке одинаковыми движениями сняли с поясов пистолеты и положили их на стол.
Уорнер придвинул их к себе и принялся потухшим взором рассматривать.
— Доброе оружие! — тем не менее произнес он. — Только больно уж оно у вас тяжелое и неудобное… Коксон покажет вам, что у нас делают сейчас в Лондоне! Загляденье, ну, чистые игрушки!..
— Благодарю вас за вашу лояльность, — снова заговорил Дюпарке. — Мне было бы весьма неприятно встретиться лицом к лицу с изменником отечеству господином де Пуэнси…
— Я как раз сейчас его дожидаюсь… — сказал Уорнер. — Вы ведь сказали, две сотни убитых, не так ли? Коксон! Посмотрим, как он будет врать! Две сотни убитых!.. Мы поймаем его за руку! Ладно, Коксон, рому и малаги…
В этот момент в дверях появился часовой и объявил, что кушать двоим пленникам подано.
— Приятного аппетита! — бросил Уорнер вместо прощания.
Дюпарке и Сент-Обен были немало удивлены, обнаружив, что их оставили на свободе даже в пределах самого форта. Никакого надзора за ними не было. Правда, они и не подумали воспользоваться этим, чтобы уходить слишком уж далеко.
Они прогуливались среди праздных солдат, с интересом наблюдали за бесконечными партиями в вист, в который те играли между собою, а потом, так как поблизости не было никого, кто мог бы им это запретить, пошли полюбоваться крепостными стенами, с которых открывался вид на огромную бухту.
На волнах покачивались стоящие на якорях корабли, все паруса были свернуты на реях. Однако даже если бы им и удалось добраться до одного из них, пленники прекрасно понимали, что они все равно ни за что не смогли бы покинуть порт.
Когда они принялись искать глазами то направление, где была Мартиника, Дюпарке, впервые с тех пор как в панике разбежалось его войско, подумал о Мари, и сердце его сжалось.
Сколько же времени суждено им быть в разлуке? Сколько времени продержит их у себя этот странный капитан Уорнер?
Вряд ли можно надеяться, что он снарядит судно, дабы доставить их на остров! Потребует ли он выкупа? Или предложит обмен пленными? Вмешается ли Мазарини, чтобы добиться их освобождения? Да и какое влияние может оказать Мазарини на человека вроде Уорнера, который упрям и знать ничего не хочет про Европу и живет у себя на Сен-Кристофе не хуже любого монарха!
Еще неизвестно, подчиняется ли он приказам своего губернатора?
Он не стал делиться с кузеном своими мрачными мыслями. Ему не хотелось его обескураживать, тем более что капитан, не оставивший на Мартинике никаких нежных привязанностей, был внешне настроен вполне жизнерадостно. По правде говоря, глядя на него, можно было подумать, будто его даже забавляет собственная участь и он не принимает всерьез положения, в какое они попали. Не знай Жак наверняка, что и его гложет та же самая тревога, не подозревай он, что тот нарочно напускает на себя этот беззаботный вид, чтобы не огорчать его еще больше, ему могло бы показаться, что в общем-то Сент-Обен вполне доволен судьбою…
Послеполуденные часы тянулись бесконечно медленно.
— Похоже, про нас забыли, — проговорил наконец Сент-Обен. — Интересно, предусмотрели ли эти англичане, что нам не помешало бы немного вздремнуть, тем более что в последние три дня и три ночи не так уж часто предоставлялась такая возможность. Хотелось бы знать, намерены ли они выделить нам какие-нибудь комнаты, где были бы удобные постели?
— Не знаю, — ответил Жак. — Главное, что мы имеем слово этого Томаса Уорнера, что он не выдаст нас Пуэнси. Вы ведь, как и я, слышали, что он ожидает визита командора… Представляю себе, какую тот скорчит физиономию, когда узнает, что мы здесь, но он не сможет увезти нас с собой!
Сент-Обен, действительно представив себе физиономию господина де Пуэнси, насмешливо улыбнулся.
— В конце концов, не рой другому яму, сам в нее угодишь! — проговорил он. — А я все думаю, как обрадуются эти двое племянников, когда узнают, что теперь нас постигла та же участь, которую мы готовили для них!
При воспоминании об удаче, которую он безрассудной неосторожностью превратил в поражение, лицо генерала сразу помрачнело.
— Ничего не поделаешь! — вздохнул Сент-Обен. — Удача переменчива. А победа самая неверная из подруг. Нынче она тебе улыбается, а назавтра ты уже в побежденных. То же самое ждет и Пуэнси!
— Да услышит вас Бог! — с надеждою проговорил Жак, увлекая за собой кузена.
Они уже вернулись во двор форта, когда увидели, что к ним направились четыре человека, вооруженные мушкетами, и еще двое с копьями.
Жак скоро узнал среди мушкетеров английского офицера, который так невежливо вел себя при их прибытии. Он был в полном боевом обмундировании, шлеме и железных наплечниках.
